Анна Браун

Тяжёлый, почти осязаемый запах ладана, варёной кутьи и оплывающего воска смешивался с едва уловимым ароматом любимых духов Анны Петровны — «Красной Москвы». Этот запах, её вечный спутник, всё ещё витал в квартире, словно душа хозяйки не хотела покидать родные стены. Поминки, вопреки тихой натуре покойной, проходили шумно и суетливо. Дальние родственники, чьи лица я видела впервые, сбились в тесные группки у накрытого стола. Их разговоры, приглушённые и деловитые, текли о ценах на рынке, дачных урожаях и грядущей зиме, лишь изредка прерываясь на скорбный вздох и очередной тост «за упокой души новопреставленной рабы Божьей Анны». Я сидела в старом вольтеровском кресле в углу, сжимая в похолодевших руках тонкую папку с документами. На этом празднике лицемерия я чувствовала себя инородным телом, ошибкой, которую вот-вот заметят и исправят. Для всех этих людей Анна Петровна была «тётей Аней», абстрактной единицей, владелицей завидной трёхкомнатной квартиры в сталинском доме в центре города.

Андрей и Вероника встречались всего пару недель, но этого времени хватило, чтобы оба почувствовали: что-то между ними есть. Не вспышка, не страсть, а тихий интерес, осторожный, как шаг по весеннему льду. Они сидели в кафе, бродили по вечерним улицам, ходили в кино, но всё это было будто на расстоянии вытянутой руки – словно каждый ждал от другого неверного движения. Веронику смущало одно: Андрей слишком часто упоминал маму. Не как человека, который иногда помогает или советует, а как фигуру почти священную. «Мама так сказала.» «Мама любит это место.» «Мама считает, что…» Она слушала – и внутренне сжималась. Опыт подсказывал: мужчины, чрезмерно завязанные на мать, редко бывают свободны. И контроль может скрываться в самых мягких интонациях. Андрей тоже чувствовал тревогу. Вероника рядом с ним будто слегка напрягалась. Он видел в ней силу, глубину, умение держать планку – но не понимал, почему она не подпускает его ближе. Он боялся спугнуть её лишними словами и так осторожничал, будто

Взглянув на мужа, Альбина поняла, что доигралась. Она и раньше позволяла себе колкие высказывания в адрес мужа и его родственников, но Сергей пропускал их мимо ушей. Но сейчас это не осталось незамеченным. — Тебя что-то не устраивает? — напрямую спросил мужчина. — Ты о чем? — Альбина решила сделать вид, что не понимает. — Давай начнем по порядку, — сев на стул, произнес Сергей. — Что плохого тебе сделали мои родители? В какой момент они заслужили такое неуважение к себе? — Ну просто... — Альбина не смогла привести ни одного убедительного довода. Не могла же она сказать, что ей противно находиться у них в деревенском доме, где грязь. Ведь это будет неправда, так как свекровь всегда была перфекционистом всего, что касалось чистоты. И в доме не было ни одной пылинки, все коммуникации были сделаны. Огород всегда выполот, нигде не валяется садовый инвентарь, нигде ни одного лишнего листочка не валяется. А домашние животные живут в сарайке лучше, чем некоторые люди. Короче, хозяйство свекров

«Твоя жизнь — это пошаговая инструкция, как не надо. Моя — мастер-класс по успеху», — бросил мне муж, пакуя в брендовый чемодан остатки нашей десятилетней жизни. Он говорил это на камеру телефона, для сотен тысяч своих подписчиков, а я стояла в дверях кухни, пахнущая ванилью и безысходностью, и понимала: я — наглядное пособие в его очередном платном марафоне «Как избавиться от балласта и взлететь». Марк всегда умел превращать жизнь в шоу. Нашу первую встречу он потом «продавал» в курсе по пикапу, рождение нашей дочери Сони — в марафоне «Как совмещать отцовство и миллионные контракты». Сейчас он продавал наш развод. — Посмотрите, друзья! Ни капли сожаления! — он развернул камеру на меня. — Я отпускаю прошлое легко, потому что мое будущее стоит дорого. Это и есть мышление победителя! Я молчала. Что я могла сказать? Что его «мышление победителя» еще вчера ночью клялось мне в любви, а утром я нашла в его телефоне переписку с очередной «ученицей», где он называл меня «якорем» и «токсичной