Андрей Кяйс

В ледяной бетонный «стакан» штрафного изолятора бросили человека. Тот, кто уже сидел внутри, съежившись в углу, лишь приподнял голову. Для него это была просто еще одна душа на пороге смерти, но для лагерной системы это была злая ирония: бывшего высокопоставленного сотрудника НКВД, утверждавшего расстрельные списки, бросили умирать в тот самый ад, который он помогал строить. Его сокамерником оказался священник, заключенный Арсений. Пол карцера покрывала стылая вода. Ночь обещала мороз, который не оставляет живых. Бывший чекист, интеллигентный и когда-то властный Авсенев, знал систему изнутри. Знал, что утром отсюда вынесут два окоченевших тела. Его трясло. Не от страха — страх был слишком мелким чувством для всепоглощающего холода, вгрызавшегося в кости, — а от животной дрожи умирания. Священник в углу не двигался. Он просто смотрел на нового соседа долгим, спокойным взглядом, в котором не было ни осуждения, ни ненависти, ни даже сочувствия. Было в этом взгляде что-то иное, огромное,