Руфина Соларева (Чудинова)

Она выживала на трех работах, чтобы дать будущее талантливому сыну. Но один вечер в офисе «акулы бизнеса» и одна фраза подростка, влюбленного в математику, перевернули всё, превратив тихую уборщицу и юного вундеркинда в тех, от кого зависит судьба огромной корпорации. *** — Пошла вон! Чтобы я духу твоего здесь не видел через пять минут! Стеклянная дверь содрогнулась от удара. Из кабинета генерального вылетела пунцовая секретарша, прижимая к груди папку, как спасательный круг. Она чуть не сбила меня с ног. — Идиотки! Кругом одни идиотки! — рев из-за двери не утихал. Я вжалась в стену, загораживая собой тележку с ведрами. Сердце колотилось где-то в горле. — Мам, у него дисперсия настроения зашкаливает, — хмыкнул Димка, стоя рядом. — Типичный пример неустойчивой системы. Я посмотрела на сына. Пятнадцать лет, вымахал выше меня на голову, в потертом худи и рюкзаком за плечами. В этом рюкзаке лежало будущее — учебники из физмат-лицея при Бауманке, куда он поступил сам, без блата и репетит

Даша стояла у окна на кухне, погружённая в свои мысли. За стеклом неторопливо стекали дождевые капли, рисуя на поверхности причудливые извилистые дорожки. Время от времени ветер усиливался, и тогда капли начинали двигаться быстрее, сливаясь в тонкие струйки, которые стремительно скользили вниз, словно торопясь куда‑то. В руках Даша держала чашку с чаем, но тот давно остыл – она даже не притронулась к напитку. Тепло чашки почти не ощущалось, да и аромат уже почти выветрился, оставив лишь слабый отголосок свежести. Даша машинально сжимала керамические бока, будто пытаясь согреться, хотя в квартире было вполне тепло. Из соседней комнаты доносился беззаботный детский смех – её сыновья, пяти и трёх лет, увлечённо играли с конструктором. Они то и дело переговаривались, спорили, кто построит башню выше, а потом дружно хохотали, когда очередная постройка с грохотом разваливалась. Время от времени к их веселью присоединялся голос Андрея, мужа Даши: он подбадривал мальчиков, комментировал их по

Лена заболела. Первые признаки недомогания появились утром, пока она готовила мужу завтрак. Но она не осталась в постели, а, стиснув зубы и игнорируя нарастающую головную боль, собрала на работу мужа и в школу сына. Повязав голову легким шелковым платком и накинув уже весеннее, вишневое пальто, она поспешила в свой цех. Проработав едва ли час, она почувствовала себя настолько скверно, что это не ускользнуло от внимания главного мастера Петра Ивановича, который как раз проходил мимо ее конвейера. — Что с тобой, Сергеевна? — пристально взглянув на ее нездорово раскрасневшееся лицо, спросил он. — Прямо с пару будто. И глаза горят. Температура? — Он дотронулся до ее лба. — Ого! Давай-ка, марш домой! Лена пыталась уверить, что справится, но мастер, напомнив о вспышке гриппа и производственной дисциплине, лично выпроводил ее из цеха, пообещав немедленно вызвать на замену Машу Брянцеву, у которой как раз был выходной. Попытавшись возражать мастеру, Лена окончательно выбилась из сил, однако по

Я стояла перед зеркалом в дамской комнате ресторана «Версаль» и пыталась унять дрожь в руках. Отражение показывало бледную девушку с большими испуганными глазами. Мое свадебное платье, которое еще утром казалось мне верхом элегантности, здесь, среди позолоченной лепнины и хрустальных люстр, выглядело жалкой тряпкой. Синтетический атлас предательски блестел под ярким светом, а простой крой, призванный скрыть худобу, лишь подчеркивал мою неуверенность. За дверью гремела музыка. Там, в банкетном зале, семья моего мужа, Артема, праздновала... нет, не нашу свадьбу. Они праздновали свое великодушие. Ведь они позволили своему «золотому мальчику» привести в дом «эту». Я вышла в зал. Артем стоял у барной стойки с друзьями. Он был великолепен в смокинге, сшитом на заказ в Италии. Я любила его. Любила за ту легкую улыбку, которой он одарил меня полгода назад в моей библиотеке, когда искал редкое издание по архитектуре. Тогда он казался другим: внимательным, начитанным, оторванным от мира денег. Н

Тимур поставил на кухонный стол чашку с горячим чаем и внимательно посмотрел на жену. Юля только что вернулась с работы, было видно, что день выдался непростым: она выглядела уставшей, под глазами залегли тёмные круги. Сейчас ей явно было не до серьезных разговоров, но откладывать больше было нельзя. Решение было принято давно, осталось поставить жену в известность о том, что скоро их жизнь изменится. – Юль, я тут подумал… – начал Тимур, осторожно подбирая каждое слово. – Родители совсем сдали за последнее время. Вчера мама упала в ванной – еле поднялась сама. А отец… он уже не может один в магазин ходить, ему очень тяжело по лестнице подниматься. – И что ты предлагаешь? – спросила Юля ровным голосом, без особого интереса. Что ни говори, а родителей супруга она недолюбливала. Они были очень сложными людьми, и женщина искренне радовалась, что они почти не видятся. Тимур глубоко вдохнул, будто перед прыжком в холодную воду, и выпалил: – Давай их к нам перевезём! – он выдохнул с облегчен

Наталья вышла из квартиры на пятнадцатом этаже в половине двенадцатого ночи. Она возвращалась с дня рождения подруги, где немного перебрала игристого и теперь мечтала только о горячем душе и кровати. На ней было чёрное платье до колен, которое подруга называла «скромным, но убийственным», лёгкий плащ и туфли, от которых уже ныли ноги. Волосы она собрала в небрежный пучок, с которого выбивались пряди, и в лифт вошла, тихо ругаясь на саму себя за то, что не вызвала такси прямо к подъезду. Двери почти закрылись, когда чья-то рука просунулась в щель. Разрешите? Голос был низкий, спокойный, с лёгкой хрипотцой. Наталья нажала кнопку «открыть». В кабину вошёл мужчина лет тридцати пяти, высокий, в тёмном пальто, с небольшим чемоданом на колёсиках. Он кивнул ей вежливо, поставил чемодан у стенки и нажал кнопку первого этажа. Лифт дёрнулся и поехал вниз. На десятом этаже он остановился с тяжёлым металлическим стоном. Свет мигнул дважды и погас. Запасное освещение включилось тускло-жёлтое,