Светлана Корзун (Рекиш)

Немцу нравилась эта девушка, а жена была далеко. Но только уж больно худая была шахтёрская дочка! Конечно, ведь Синни голодала, как большинство её ровесниц в оккупации… Тем утром в декабре 1944 года офицер Альфред Хаазе принёс в дом девушки мешок картошки. Мать Синни торопливо ушла «по делам». Никто не знал, что станет результатом этих встреч. Главное в тот момент было – выжить. Светловолосые дети стали невероятной ценностью. «Арийская раса под угрозой вымирания», - говорил Генрих Гиммлер. У него имелись цифры: в годы Первой мировой войны Германия потеряла два миллиона человек. А потом началась инфляция, у людей не хватало денег ни на что. Про большие семьи следовало надолго забыть… Вот поэтому-то в 1930-е в Германии развернулась целая кампания для стимулирования рождаемости. Была создана «школа невест», где отборные светловолосые немки учились правильным семейным ценностям. А потом развернули другую программу – «Лебенсборн». В переводе что-то вроде «фонтана» или «источника жизни». Сим

Немцу нравилась эта девушка, а жена была далеко. Но только уж больно худая была шахтёрская дочка! Конечно, ведь Синни голодала, как большинство её ровесниц в оккупации… Тем утром в декабре 1944 года офицер Альфред Хаазе принёс в дом девушки мешок картошки. Мать Синни торопливо ушла «по делам». Никто не знал, что станет результатом этих встреч. Главное в тот момент было – выжить. Светловолосые дети стали невероятной ценностью. «Арийская раса под угрозой вымирания», - говорил Генрих Гиммлер. У него имелись цифры: в годы Первой мировой войны Германия потеряла два миллиона человек. А потом началась инфляция, у людей не хватало денег ни на что. Про большие семьи следовало надолго забыть… Вот поэтому-то в 1930-е в Германии развернулась целая кампания для стимулирования рождаемости. Была создана «школа невест», где отборные светловолосые немки учились правильным семейным ценностям. А потом развернули другую программу – «Лебенсборн». В переводе что-то вроде «фонтана» или «источника жизни». Сим

Иногда именно вещи больнее всего напоминают о том, что человек ушёл. Они остаются — в тех же местах, в том же порядке, как будто ничего не изменилось. И в какой-то момент становится невозможно не спросить себя: что теперь с ними делать? Это одна из самых непростых тем в горевании. Она находится на границе между эмоциональным и материальным. Вещи, которые остались, - это не просто предметы. В них сконцентрированы чувства, память, любовь, и вместе с тем - боль и страх забыть. Горевание помогает помнить. Его задача - сформировать светлую память. Всё будет так, как задумано нашей психикой, если этому не мешать. И совершенно нормально не знать, что делать с вещами, долго не решаться на какое-то действие. Здесь нет универсального срока. У каждого свой темп. Вещи могут быть опорой, но со временем часть из них начинает тянуть назад. Участники нашего канала в ТГ писали, как именно они обходятся с тем, что осталось. Из их ответов сложилась целая карта — разные категории вещей, каждая со своим с

Недавно у нас в доме скончалась соседка, Мария Степановна. Ей было под восемьдесят. Дети живут в Москве, навещали редко. На похоронах они стояли отдельно, разговаривали про свои дела, а потом быстро уехали. У нас на лавочке вечером одна из соседок сказала: «Вот так и живём — всё на детей надеемся, а в итоге остаёмся сами по себе». Я тогда подумал: а ведь так и есть, и чем раньше человек перестанет рассчитывать на чужие силы, тем спокойнее пройдёт старость. У меня в жизни тоже было немало историй, когда видел, как родные отстраняются, как бы это мягко сказать, «уходят в сторону» — кто по занятости, кто по характеру, кто из-за своих семей. Да и сам я теперь уже понимаю: после шестидесяти лучше полагаться на то, что под твоим контролем, а не на обещания или красивые слова. Вот восемь пунктов, которые, может, и не сделают вас окружённым вниманием родных, но дадут уверенность, что проживёте достойно, не клянча и не обижаясь. Пенсия в нашей стране редко радует. У меня, например, хватает тол

Он зажал ей рот рукой, чтобы не успела крикнуть от неожиданности, монашеский плат упал с ее головы и обнажил золотые волосы. Пока стройные ряды монахинь двигались в сторону городской площади, где должны были приложиться к поясу Богородицы, Лукреция радостно покидала город с мужчиной. Ей было всего семнадцать лет, и она плохо помнила жизнь вне стен монастыря. Отец Лукреции Бути был купцом, а когда разорился, отослал дочь на воспитание к монахиням. Строгий устав Санта-Маргарита для маленькой живой девочки стал серьезным испытанием, но она привыкла слушаться старших. Отец сказал, что она должна делать всё, что ей скажут, мать-настоятельница требовала строгого послушания. И молилась в одиночестве, чтобы дела отца поправились и он забрал ее отсюда и выдал замуж. Но вместо этого отец приказал смириться и стать монахиней. Лукреция долго рыдала, прощаясь со своими мечтами о счастье, любви и материнстве. Свои прекрасные золотые кудри она спрятала под монашеский плат, а страстные голубые глаза