Как сбегали в "Камень"

Всем известно, более или менее, что жители части Бухтарминских деревень беглые. Но как они бежали и как жили до легализации 1792го года? Есть широко известный в узких кругах текст, который никогда в полном объеме не публиковался. Я его выложу частями, преобразованными в чуть более современный вид.
Итак часть первая, как бежали.
Примерный набросок маршрута на карту - в конце текста:

26 июня 1790 года, во исполнение предписания его высокоблагородия, господина статского советника, начальника Колывано-Воскресенских заводов и кавалера Гаврилы Симановича Качки, при участии отделённой от воинского суда при Змеиногорском руднике части, был допрошен схваченный после побега горный рабочий Фёдор Фёдоров Сизиков.

После объявления ему именного высочайшего указа от 10 февраля 1763 года и соответствующего увещевания о необходимости говорить правду, Сизиков дал следующие показания:

В прошлом, 1783 году, находился он на Барнаульском заводе при плавильной фабрике. В светлую неделю в субботу, по окончании дневной смены, зашёл он в свою квартиру, взял калачик и отправился в лазарет — отдать милостыню одному больному горному работнику, Василию Дубскому, находившемуся под караулом. Подходя к нему, Сизиков не получил обычного приветствия, но, зная Дубского — ранее они вместе сидели в Барнаульской тюрьме за побег и дружно жили, — он спокойно подошёл, передал подаяние и спросил о здоровье.

Сев на койку, Сизиков заметил, что часовой отошёл и громко разговаривает с кем-то в той же комнате (с кем — не знает). Между тем Дубской тихо стал уговаривать его бежать, уверяя, что знает все проходы в Бухтарминские предгорья в Камень, и что легко можно уйти из лазарета, особенно когда часовой уснёт. Сизиков, ранее не раз слышавший от Дубского рассказы о вольной жизни в тех местах, соблазнился и обещал прийти в другой раз под видом милостыни, чтобы договориться о побеге.

Во Фомину неделю (день точно не помнит) он снова пришёл в лазарет и условился с Дубским бежать в ту же ночь. Договорились, что Сизиков будет ждать его в двух местах: первое — у выхода из Барнаула к Павловскому заводу, напротив Питейного дома; второе — за Сталелейным заводом, близ дороги от Змеиногорского рудника.

После этого Сизиков ушёл из лазарета к себе, а затем пошёл в дом мастерового Тимофея Ляпина, чья жена в то время оставалась дома (сам Ляпин сидел в тюрьме). Поужинав с ней, Сизиков лёг спать в сенях, а жена Ляпина — в избе, ничего не подозревая. Пролежав два часа и убедившись, что она спит, Сизиков тихо собрался: взял три ковриги хлеба, свою шапку, шубу, опояску, рубаху с портами, огниво, пять удочек (так называемых «язевок»), медный котелок. В избе у Ляпина оставил свои поношенные лабашки из верблюжьей шерсти, три холщовые рубахи (из них две ношеные, одна новая) — и ушёл из Барнаула.

Пошёл по Павловской дороге, скрылся в лесу и два часа ждал Дубского, но тот не пришёл. Испугавшись быть замеченным, Сизиков ушёл за Сталелейный завод и укрылся в лесу в стороне от Змеевской дороги.

Перед рассветом он увидел идущего Дубского. Тот рассказал, что ночью караульный солдат крепко спал, как и все остальные в лазарете. Дубской, завернув железо в холщовый лоскут, чтобы не звенело, взял с собой около десяти фунтов сухарей из милостыни, шапку и шоиданик (рабочий зипун), и, никем не замеченный, выбрался на улицу. Пройдя через селение по Павловской дороге, он зашёл в партикулярную (штатскую) кузницу у леса и снял с себя кандалы, после чего пошёл искать Сизикова, но, не найдя, отправился за Сталелейный завод.

Встретившись, они пошли пешком, свернули с дороги вправо, прошли около версты вверх по реке Барнаулу и весь день пролежали в кустах. Дубской повторил, что знает проходы в Камень и уже бывал там. Ночью они вышли на Змеевскую дорогу, прошли мимо деревни (название не знает), не заходя в неё, около четырёх вёрст.

Светало — свернули влево, укрылись в кустах у реки и весь день пролежали, никем не замеченные. Дальше шли пешком около двадцати вёрст, деревень не видели. Под утро свернули вправо, укрылись в лесных колках, а увидев вдали на пашне лошадей, ночью поймали двух меринов — гнедого и вороного — с уздами. Ничего у крестьян более не взяли.

На лошадях ехали две ночи, днём прятались, питались взятым хлебом. Доехали до села Кашино, но не заехали, а пошли вверх по течению реки Алея по правому берегу. На вторую ночь, когда хлеб стал заканчиваться, решили зайти в деревню (название не знают), полагая, что весной крестьяне на пашнях и людей в деревне мало.

Подъехав к гумну, привязали лошадей и тихо вошли в крайний дом — хозяева уже спали. Унесли винтовальное ружьё, полную натруску пороха и кожаный мешочек с пятьюдесятью свинцовыми пулями, а также три ковриги хлеба. Никого не видели, вышли, сели на лошадей и, сделав отворот от Алея вправо, ушли в степь.

Днём остановились отдохнуть — подъехал мальчик лет двенадцати-тринадцати на верховой лошади, спрашивал, не видели ли его лошадей. Его поймали, сняли седло с войлоком и решили удержать до вечера. Вскоре приехал ещё один — лет семнадцати, назвался братом и тоже искал лошадей. Его тоже остановили, сняли седло и обоих держали до позднего вечера в поле и в колке. Цель была — чтобы, уйдя засветло, а они как передадут в деревне, что видели беглых, и крестьяне решат их искать, то к ночи уже не поедут, а беглецы успеют скрыться. Из какой деревни были — не спрашивали; сами назвались беглыми.

Сделав вид, будто едут из Змеиногорского рудника в Барнаульский бор, отпустили мальчиков и поехали дальше вперед к реке Алею. Доехали до другой деревни (название не знают), оставили лошадей у гумна, подошли к крайнему дому — сени были заперты, но через открытое окно нашарил на стене винтовальное ружьё с натруской (порох и пули внутри — сколько, не помнит), а также сыромятные перемётные сумы и холщовые чанбары. Всё это украли и уехали.

Днём свернули в сторону и пролежали до ночи. Ночью, едучи по дороге, наткнулись на десять крестьянских телег, стоявших на ночёвке. Увидев, что возчики спят, сняли с одной телеги мешок ржаных сухарей (около пуда), ножик и чёрную шерстяную опояску.

Днём остановились в укромном месте у Алея — вскоре подъехал крестьянин на телеге с лошадью, на которой была белая рыба. Оказалось — из деревни где Локтевский завод, а пишется Загурской; Сизиков его узнал, так как сам там жил и соседствовал с ним. Крестьянин спросил, кто они и куда едут. Сначала ответили, что кузнецкие крестьяне из Локтевской курени, но тот меня узнал: «Вижу, вы — кузнецкие, да только Фёдор Сизиков, жил в Локтевском заводе». Пришлось признаться, что беглые из Барнаула и идут в Камень. Больше не разговаривали, лишь спросили, есть ли хлеб — его не было. Рыбу он предлагал, но не взяли: сами наловили удами у Алея.

Крестьянин уехал в Локоть, что в верстах девяти или более. Боясь, что он донесёт, тут же повернули вниз по Алею, проехали около трёх вёрст, связали две лесины, переправились на них через реку, лошадей плавили за собой. Весь день провели у реки, ночевали — а на закате пошли напрямик через степь к Змеевскому руднику.

Доехали до реки Поперешной, в пятидесяти вёрстах от Алея, и три дня там пробыли, ловя и суша рыбу — набрали около полпуда.

Ночью выехали мимо Колыванского камня и деревни Колыванской, у озера вошли в бор, в трёх вёрстах от деревни пролежали день и ночь для отдыха. На следующий день ехали лесами и горами, ночевали у ключа.

Под вечер, когда начало темнеть, вышли на дорогу от Колыванского завода и поехали к Змеевскому руднику — Дубской намеревался выехать за сопкой мимо караульной заставы к Семёновскому руднику. По дороге встретили бергаера Матвея Аллачева, ехавшего со Змеева в Черепановский рудник. Свернули с дороги, поговорили. Аллачев узнал их — раньше жили при Змееве — и, услышав, что они беглые и идут в Камень, вдруг, кланяясь, Дубскому в ноги и умолял взять с собой. Условились: через два дня он приедет к ним на речку, где они стояли в кустах; если не найдёт — будет искать у заставы Тиховского рудника. Обещал привезти ружьё, порох, свинец и хлеб.

Расстались: Аллачев — в Черепановский рудник (где он жил), а Сизиков с Дубским — мимо Змеиногорска, как и планировал Дубской: степью и сопками, не выходя на дорогу.

Доехали до верховьев Малой Голцовки, расположились в лесу. Пролежали до одиннадцати часов дня — и тут из леса выехали унтер-шихтмейстер Михайло Коновалов и бергаер Фёдор Забродин. Спросили: кто такие и зачем в лесу. Ответили, что крестьяне, ищут пропавших лошадей. Но Забродин узнал их, сказал Коновалову, что это беглые. Коновалов, вспомнив их, стал требовать ехать с ним в Змеево, мол, лучше явиться добровольно. Те сделали вид, что согласны, поймали своих лошадей и поехали следом — но внезапно свернули в лес: я убежал вперёд, а Дубской, которого Коновалов попытался задержать, выстрелив из ружья три раза, бежал следом. Забродин, у которого тоже было ружьё, не стрелял.

Доехали до Пихтовского рудника (в то время работ там не велось), ночевали в лесу поднявшись на склон горы. На следующий день пробыли там до вечера.

Сизиков поехал на место, где должен был ждать Аллачева — но, не найдя его под Черепановским рудником и дождавшись рассвета, побежал обратно степью. У дороги к Семёновскому руднику, у речки Голцовки, неожиданно встретил двух верховых — узнал Змеиногорского бергаера Василия Зайкова и другого с ружьем — Дмитрия Плотникова по прозванию Коробейников, тоже беглого, который весной выехал из Камня и уговорил Зайкова с собой уехать.

Сизиков признался, что бежал из Барнаула с Дубским, ездил за Аллачевым, но не нашёл. Все трое вернулись на Пихтовский рудник, где нашли Дубского и Аллачева. Договорились ехать вместе в камень.

Однако Плотников, Аллачев и Зайков решили сначала вернуться в Змеево: двое — за свежими лошадьми, Плотников — узнать о товарищах Загуменнове и Кочегарове, пришедших с ним из Камня. Уехали с условием: ждать их два дня; если не вернутся к третьему — идти без них. Дубской остался, только лошадей отвёл за гору.

Через два дня вернулись: Плотников, Аллачев, Зайков и с ними ещё один берггейтер — Сидор Макаров. Было пять лошадей (четыре седланные, одна заводная), четыре пуда ржаной муки, пуд сухарей, два топора, два котла — и одно ружьё у Плотникова (пороха и свинца не было). Плотников сообщил, что Загуменнов и Кочегаров пойманы под Змеевом и сидят в тюрьме.

Вечером все шестеро отправились в путь: из лесов у Пихтовского рудника вышли на дорогу к Семёновскому, миновали один поворот слева, проехали мимо Алея (он остался справа), пересекли реку Поперешную и дорогу (как сказали товарищи, она вела к форпосту на Ключевской линии) и дошли до реки Убы, никем не замеченные и без помех.

Перекормив лошадей, переправились через Убу на плоту из «салок» (лёгких лесин), провели там сутки, сделали новое седло и поехали к реке Тихой, оттуда — в верховья Убы. Прошли белки, на третий день — по хребтам и плёсам вышли к реке Коксе.

По Коксе вниз дошли до озёр, где пробыли двое суток, наловили рыбы. От Коксы пошли вправо по небольшой тропе к Красноярке, по ней — вверх про ключу влево к Бирюксе и по ней далее — к вершине называемой Белок, с него спустились к Максихе и по ней вниз по течению к Большей речке, затем — вверх до Проездной, а по ней вверх до Бобровки, вниз по ключу через холмы — к Тесной, по ней вышли на Язову до Черемошки и вверх — на Саврасовку через горы, и уже на третью неделю — к реке Белой, где остановились и заночевали.

Там Сизиков узнал от Дубского, что добрались до тех ущелий, где будут жить.

Остальные — Плотников, Зайков, Аллачев и Макаров — уехали вверх по Белой к беглому крестьянину Роману Бердникову (Кривошеину).

Дубской сказал, что поедет к Степану Конюхову — бывшему бергаеру, давно живущему в Камне. На следующий день за ним приехал Василий Черепанов по прозванию Сивриков, тоже беглый. Вместе они возвратясь от Белой на пять вёрст, доехали до ключа под собкой Листвягой, где нашли построенную избу. В ней жили беглец Иван Дюдигуров и упомянутый Сивриков. Сизиков попросился к ним в сотоварищи — и был принят.