Татьяна Кондратенко(Николаева)

— Мам, ну пойми, у нас молодежь, тебе будет шумно, — сказала она, выставляя сумку с моими вещами за порог. — Это же всего на одну ночь. Ну что ты смотришь на меня, как на врага народа? Катя даже не смотрела мне в глаза. Она нервно теребила край своего модного свитера оверсайз, переступая с ноги на ногу в меховых тапочках. За её спиной, в глубине моей же трешки, полученной еще моим мужем от завода, уже гремела музыка. Слышался смех, звон бокалов и какой-то тяжелый, ритмичный бас, от которого вибрировали стекла в серванте. — Катенька, но на улице минус двадцать... — тихо проговорила я, чувствуя, как немеют пальцы. Не от холода, нет. От липкого, всепоглощающего ужаса. — Куда же я поеду на ночь глядя? Последняя электричка через сорок минут, а до станции еще дойти надо. На даче печка не топлена с октября, дом выстыл насквозь. — Ой, мам, ну не драматизируй, а? — дочь закатила глаза. Тот самый жест, который появился у неё в четырнадцать лет и который я списывала на сложный переходный возраст.