...       Произошла эта сказочная история в неком королевстве, названия которого я не знаю, да и вряд ли кто может это знать так как из-за давности лет оно стёрлось из людской памяти, остались о том времени лишь пожелтевшие страницы рукописи найденной на чердаке старого дома.       На краю деревни в небольшом домике жила семья дровосека по имени Юрген, и было в семье лишь двое — муж да жена, красавица Мэтти. Жили они, не бедствовали, но, как говаривали в старину — не до жиру. Молодой сильный Юрген работал в королевском лесу, валил лес и за свой труд хорошо зарабатывал, поэтому смог построить собственный домик и обзавестись необходимым хозяйством. Мэтти вязала красивые кружева и носила их в королевский замок, где их с удовольствием покупали придворные красавицы. Так они и жили. Всё бы ничего, да вот только не было у них детей, а очень хотелось, чтобы в их доме раздавались веселые детские голоса. Мэтти уже нашила и навязала множество рубашонок и распашонок для их дитяти, но проходили годы, а их дом материнское счастье обходило стороной. Однажды, в канун Нового года, возвращаясь домой повстречал Юрген в лесу уродливого карлика, который посинев от холода дрожал как осиновый лист на ветру. Дровосек пожалел незнакомца, развел костёр, обогрел его и поделился остатками своего обеда. У огонька разговорились, и Юрген поведал о своей жизни, о том, что с женой они уже не молоды, не за горами старость, а не кому будет вязанку хвороста принести, куска хлеба отрезать, стакана воды подать. Нету у них детей, да видно уже никогда и не будет. Смахнул от досады Юрген набежавшую слезу, поднялся, и хотел было отправиться домой, но карлик остановил его. — Ты постой, добрый человек, дай мне тебя отблагодарить за твоё тепло, и хотя у меня нет с собой ничего, я не останусь пред тобою в долгу. Карлик разгрёб руками отогретую костром землю и вырвал из теплой почвы черный корень похожий на человека. Протянул его Юргену и говорит: — Свари корень этот в новогоднюю ночь, и отвар сей — пейте за место воды три дня. Но не пейте ни пива, ни вина за всё время пока твоя жена не забрюхатит.— Сказал так и исчез. Не испугался дровосек его исчезновения,— наоборот, радостный возвратился домой, и всё как было рассказал своей любимой жене Мэтти. Не обманул их почтенный карлик, добром отблагодарил за доброту Юргена, и вскоре Мэтти почувствовала в себе зарождение новой жизни и как положено природой, в установленное ею время, разродилась здоровым мальчиком. Великое счастье родилось в семье с первыми криками новорожденного. Теперь и они недаром прожили свою жизнь, не зря повстречались когда-то двадцать лет тому назад. Вырастит отныне и у них помощник, который не оставит в лихую годину своих родителей. Рос мальчик веселый, задорный, упитанный, а уж какие щечки у него были пухленькие, какие розовенькие. Как его родители лелеяли, как его нежили. А как такого не холить, не баловать? Как такого не любить, не обихаживать? Ведь видят в нём всё своё счастье, утешение в старости. Так и рос мальчик по имени Иво, окруженный родительской любовью и заботой со всех сторон. Дровосек Юрген обладал отменным здоровьем, большой силой, поэтому всю работу по дому выполнял сам, не утруждал ничем своего сына Иво. «Рано ещё ему хребет ломать, на работе надрываться, пускай подольше в детстве своём побалует, с девками помилуется, а у нас с матерью силы от этого не убудут», — думал отец, и мать тоже всячески опекала своё дитяти. Быстро годы счастья пролетели, не заметили Юрген с Мэтти как старость пришла,— стал иссякать их источник сил жизненных. Тяжела стала работа для Мэтти по хозяйству, над кружевами да вышивками испортила своё зрение и вечерами, после захода солнца, почти ничего не видела. Юрген часто на спину стал жаловаться, порою так прихватит, что даже и не выпрямишься, сказывалась изнурительная многолетняя работа, ходить в лес одному было тяжело. Вот тогда-то и подумали родители, — настал черёд сына заботиться о них. Пригласили его к себе и поделились с ним своими мыслями: «Пришла сынок, твоя пора нам помогать. Сил в наших жилах больше нет, поэтому принимайся за хозяйство, подыскивай себе невесту, а мы честной своей жизнью заслужили достойную старость». О, лучше бы в ту минуту небесный гром поразил всё семейство, пускай бы в ту пору земля разверзлась под их ногами, наступил бы всемирный потоп и смыл их дом, но не были бы произнесены те слова, которые изрёк их сын, любимый Иво. Счастье, в котором они купались семнадцать лет, хлестнуло их тягучей плетью подлости. — Да что вы, Матушка! Да что вы, Батюшка! Как же можно так! Разве для этого вы за мной всю жизнь ходили-ухаживали, всю жизнь холили-лелеяли, что бы я свои белы рученьки лопатой с топором мозолил? Или для коровьего навоза ноготки мои добела вычищены? Тело моё нежное неужто для сеновала предназначено? Будто могу лицо своё умывать холодной ключевой водой! Не приучили меня к этому, уж не обессудьте. Вы не совсем старые, силёнка в вас ещё есть, так что сумеете себя содержать, а я пойду в королевский дворец, где меня в пажи приглашают. Там умеют достойно красоту ценить, это вам не на скотном дворе в подпасках ходить. При дворе все люди богатые и все грамотные, нечета здешней деревенщине. Так что прощайте, матушка с батюшкой, да денег и харч на дорогу положить не забудьте. — Собрав немалый скарб свой, загрузил его на единственную лошадь и оставил родителей одних. Три года прослужил он в пажах, обзавелся собственной прислугой и удостоился взгляда самой принцессы, но ни разу за всё время не подумал о родителях. Как они живут, да и живы ли они? Не потревожила совесть сердце его. Мало оказалось в нём человеческого начала, взяла верх видно суть дерева, от чьего корня и зародилось в материнской утробе деревянное сердце. Так и жил бы наверно, собою любуясь до глубокой старости, да только на роду другая судьба записана. Вплетены ниточки судеб в единое полотно жизни, нет-нет, да и пересекутся между собой. Вот и его дороженька привела как-то в дремучий лес, отстал он от королевской охоты и заблудился в сосновом бору. А была во ту пору весна, пробуждалась природа после долгой зимней спячки. Зачинали птицы гнёзда вить, дерева одеваться листвою зелёной. И вот повстречал на одной из лесных тропинок красавец Иво уродливого карлика, что брёл с посохом своею дорогой. Увидал его Иво и безобразием его поразился. Стал с презрением над ним надсмехаться, надменно подчеркивая своё над ним превосходство. То конём свои на него наедет, столкнёт с тропинки, то хлыстом резанёт по горбатой спине, а сам всё смеётся и собой похваляется. После нагнулся в седле и поднял за шиворот несчастного, приговаривая: — Заберу я тебя ко двору, будешь придворных дам потешать, а мне за тебя награда от принцессы выпадет.— Хотел уже того к седлу приторочить, как карлик отвечает: — Постой, молодец. Может я тебе выкуп дам, ты меня и отпустишь. — Какой же ты мне выкуп можешь дать? Ты, нищий карло! Это просто смешно! Лучше молчи, иначе хуже будет! — Ты даже и представить не смеешь о том, что для тебя я могу сделать. Например: — вернуть твоим родителям здоровье и силы или осыпать их золотом, помочь им выбраться из нищеты. Выбирай! — Да я гляжу, ты совсем от страха одурел, что вспоминаешь эту нищую попрошайку. Я вижу её каждое воскресение на дворцовом мосту с протянутой рукой. Всякий раз велю стражникам её прогонять, чтобы не портила вид из окон её королевского величества. Не дай бог, при дворе узнают, что я из их семьи. А если ты и действительно колдун, то сделай меня еще красивее, таким красивым и благородным каких не было во всём мире. И все чтобы любовались мною и восторгались. — Будь по-твоему! Вмиг превратился Иво в маленькое крылатое семечко, поднявшийся ветер подхватил его, поднял выше верхушек деревьев и понёс над лесом, а когда шумные дубравы остались далеко за полем, опустилось оно невдалеке от старого запущенного дома, в котором жили родители Иво. Упало семечко на влажную весеннюю землю и проросло. На следующее утро старый Юрген вышел из дому и поразился увиденным — в углу их огорода выросло за одну ночь большое красивое дерево. В чём-чём, а в деревьях Юрген понимал толк, всю свою жизнь проработал в лесу, но такого дерева не встречал. Прямой ствол с красновато-бархатистой корой был гладок и чист, только высоко на вершине симметрично расположенные ветви раскидывались в разные стороны покрытые крупными кружевными листьями на длинных черенках, образующаяся крона напоминала раскрытый зонт. — Какое красивое дерево! — Невольно вырвались у старика слова восхищения. Дерево будто услышало его возглас и зашелестело листвой, приподняв свои ветви. — Мэтти, иди посмотри, какое чудо выросло у нас во дворе. На улицу осторожно вышла старая женщина, она плохо видела, поэтому двигалась вытянув руки вперёд. Юрген подхватил её и подвёл к дереву. Женщина дотронулась до ствола и резко отдёрнула руку. Дерево затрепетало, задрожало от негодования. Мэтти с волнением ещё раз, нежно прикоснулась кончиками пальцев к коре, как вдруг упав на колени, обхватила дерево руками и зарыдала. Дерево задрожало ещё больше, будто силясь избавиться от объятий женщины. — Юрген, муж мой, разве ты не узнал в нём нашего сыночка Иво, это же он стоит перед нами. Он всё-таки вернулся в родной дом.— Рыдая, она не переставала обнимать и целовать дерево, и было не понятно, от чего оно содрогалось. Птицы кружили над ветвями, боясь опуститься в уютную листву, шелестящую в лёгких струях утреннего ветерка, ибо шелест этот напоминал змеиное шипение, и это отпугивало их. Старый дровосек отпрянул и, развернувшись, решительно направился к сараю, через минуту он вновь стоял перед деревом. Сильные ещё его руки, покрытые множеством жил, опутанные вздутыми венами, держали топор. — Из дурного семени выросло дурное дерево, ему не место на нашей земле! — и взмахнул страшным оружием. — Опомнись, старик!— жена бросилась ему под ноги.— Прости его и пощади! Чем он провинился перед тобой? Разве тем, что не захотел работать вместе с отцом в лесу? Не захотел обрабатывать землю? Так это не только его вина, но и наша! Разве мы приучили его к тяжкому труду, разъяснили ему, что такое пот и мозоли? Если ты хочешь убить Иво, так тут же, здесь, убей и меня, иначе ночью, когда ты будешь спать, я зарублю тебя. Юрген отшатнулся от жены,— это была уже не полуслепая старуха, нет, на него глядела разъярённая волчица защищающая своё логово, глаза её сверкали гневом и решительностью. Дровосек уступил женщине и, бросив в траву топор ушел. Мать схватила смертоносное оружие и унесла, чтобы спрятать. Дерево всё видело, всё слышало и в душе его всё перевернулось, ибо это была душа Иво. Слёзы матери пробудили в ней совесть. И на гладком стволе с нежно бархатистой корой пробились робкие зелёные росточки. Каждый день мать ходила на родник за водой и поливала своё дерево. Потом садилась рядом и рассказывала ему о своей жизни, о своей любви к нему. Прохожие любовались необычным деревом, восхищались и те, кто проезжал в каретах по дороге. Юрген стал чаще и подолгу уходить из дому. Он бродил по лесу, собирая коренья и травы, которые сушил и относил продавать в город. Свой топор он так и не нашел, а спрашивать у жены не решался. Старик, как и все соседи, решил, что Мэтти сошла с ума. Общаться друг с другом они перестали, и она сидела целыми днями под деревом и разговаривала с ним. Дерево молчало, но тонкие веточки, что вылезли вблизи корней, слушали её слова и иногда отвечали шелестом листьев, а листва эта отличалась от той, что увенчивала крону. Дерево продолжало расти всё выше и выше, делалось всё красивее и красивее. Но птицы не селились в его кроне, как на других деревьях; – шипящая листва отпугивала их, да и тени в солнечный день это дерево не давало, хотя и было оно слишком велико. Время, как известно не стоит на месте, когда птицей соколом пролетает, а иной раз резиной тянется, но как бы ни было, стрелка на часах неумолимо движется вперед, так и в нашей сказке приблизился Новый год. Лютой стужей отметился декабрь в том году, снежными метелями и пустыми закромами. Не помнят старожилы таких холодов на своём веку, а прожито немало. Тяжко пришлось старикам, не запаслись они дровами в должном количестве, а те, что сложены в сарае, подходили к концу, а впереди ещё множество холодных ночей. Слегла старая Мэтти, вторую неделю не встаёт со своей лежанки, бредит. Юрген и лекаря приглашал и своими травами отпаивал старуху, а ей становилось всё хуже и хуже. В горячительном бреду всё видела своего сыночка. Старик Юрген и сам уже весь извёлся, совсем было отчаялся; дрова закончились, приходилось надевать лыжи и ходить в лес за хворостом, а это путь далёкий, не лёгкий, много ли натаскаешь на старых плечах. Вот он и Новый год. Весь день бушевала метель. В доме еще с утра погас очаг, и ветер выдувал последние крупицы домашнего тепла. Старуха таяла вместе с уходящим теплом. Старик сидел укутанный тулупом за столом и смотрел на догоравший огонёк лучины. Безразличие ко всему сковало его тело. Дерево, промёрзшее насквозь, жалобно скрипело и стонало под напорами ветра, будто жалуясь кому-то на свою судьбу. Оно видело, как сугробы вырастали всё выше и выше, студёный ветер бил всё крепче и крепче, а маленький огонёк в окне медленно угасал. Три дня назад старик выходил из дому, и дерево наблюдало, как он работал лопатой, расчищая дорожки от снега, как он ходил в лес и принёс вязанку хвороста, но с тех пор минуло три дня. Сегодня утром вместе с зарождающимся днём растаял последний дымок от очага. Наступающая ночь привела за собой мороз. Он был огромен. Развевающаяся седая борода задевала верхушки елей и сосен, отчего те покрывались голубым холодом инея. От дыхания его птицы леденели, камнем падая на землю. Широко шагая, он опирался на смертоносный посох, от прикосновения которого земля звенела, превращаясь в лёд. Подойдя к дому он занёс посох и хотел коснуться крыши, но дерево в туже минуту так жалобно застонало, что мороз занесённым посохом ударил по нему и, не оглядываясь, проследовал дальше. Ствол у дерева треснул от сильного мороза и из него выпал человек, который утопая по пояс в снегу, бросился к дому. Жесткий ветер хлестнул ледяной плетью по лицу, растрепал его длинные спутанные волосы, разорвал рубаху и обнажил горячую грудь, которая стала плавить падающий на неё снег. Добравшись до дома, он прильнул к окну и ужаснулся, увидев в тусклом мерцающем свете догорающей лучины умирающую мать и замерзающего отца. Найдя в сарае отцовские инструменты Иво, а это был он, вернулся к дереву и, не раздумывая всадил в него топор. Он трудился всю ночь так, что к утру возле дома выросла огромная поленница дров, после чего он взглянул в окно на родителей, молча простился с ними и постучал в стекло. Старая Мэтти пришла в себя, повернула голову и увидела в окне лицо своего мальчика. — Юрген открой дверь, там пришел твой сын Иво, он принес нам тепло. Поспеши, как бы он не ушел. Старик очнулся от оцепенения, разогнул свои скованные холодом колени и вышел на улицу. Возле двери была аккуратно сложена большая поленница дров. Старик настолько замерз, что не стал ни о чём задумываться, а набрав охапку поленьев, вернулся в дом и растопил очаг. Вскоре огонь весело потрескивал, перескакивая с полена на полено, а в языках его пламени угадывался печальный лик Иво, из глаз которого катились слёзы превращаясь в капли смолы на горящих поленьях. Старик согрел воду и напоил травами свою больную жену. Когда рассвело, он вышел на улицу и при свете дня увидел, что большого красивого дерева не стало, и тогда он понял, кто приходил к ним этой ночью и кто срубил их дерево, тем самым согрев их своим теплом. И старик заплакал, и испросил прошения у своего сына, тем самым простив его за свершенные проступки. Родительское сердце может всё простить, и простит, но только нельзя этим вернуть ушедшего. Юрген и Мэтти перезимовали эту зиму, но по весне Мэтти тихо ушла в мир иной. Похоронил её муж возле срубленного дерева и вскоре на пне отошли молодые побеги, из которых выросла ива. Выросла ива большая, ветвистая и склонила она свои зелёные плечи над могилой, как бы оберегая и защищая её. В ненастную погоду дождевые капли, скатываясь по гибким ветвям вниз, вытягивали листву, превращая её в шелковисто-серебряные струи и струи эти казались нескончаемыми потоками горестных слёз. Дерево плакало, скорбно склонившись в печали. С тех пор и стали называть то дерево — Плакучая Ива.       * Иллюстрация с картины художника Энди Симмонс.