Почему Тарантино обвинил «Голодные игры» в плагиате и что важно знать

В конце ноября известный режиссер Квентин Тарантино, будучи гостем подкаста писателя Брета Истона Эллиса, резко раскритиковал франшизу «Голодные игры». В ходе беседы о кинематографе XXI века и упоминании культовой японской ленты «Королевская битва» (2000) Тарантино обвинил автора романов Сьюзен Коллинз в плагиате, заявив, что она «содрала» ключевые идеи у японского писателя Косюна Таками. Свою речь режиссер щедро сдобрил ненормативной лексикой, что лишь подчеркнуло степень его возмущения.

Высказывание Тарантино, пусть и выраженное в его фирменной эпатажной манере, поднимает один из самых старых и болезненных вопросов в творческой среде: где заканчивается вдохновение и начинается плагиат? Чтобы разобраться в этом, необходимо отойти от эмоций и обратиться к фактам и истории жанра.

Эмоции против фактов

Тарантино утверждает, что книжные критики проглядели заимствования Коллинз потому, что были незнакомы ни с японским фильмом, ни тем более с японским первоисточником. И здесь с ним можно только согласиться. Действительно, после выхода романа «Голодные игры» в 2008 году многие обозреватели восхищались «оригинальностью» концепции. Однако кинокритики, увидевшие экранизацию в 2012-м, сразу провели параллели с «Королевской битвой». В чем же они заключаются?

Сходства очевидны:

Основная предпосылка: В обоих произведениях группа молодых людей по воле тоталитарного правительства вынуждена сражаться друг с другом насмерть на изолированной арене.
Структура: Сражение транслируется как шоу для развлечения населения и устрашения инакомыслящих.
Механика: Участникам выдают оружие и снаряжение в начале игры; опасные зоны на арене, которые сужаются со временем; наличие «неигровых» угроз (в «Королевской битве» — минированные ошейники, в «Голодных играх» — мутанты и погодные условия, управляемые организаторами).

Однако справедливости ради стоит отметить, что корни этой концепции уходят гораздо глубже. Жанр «игр на выживание» имеет богатую литературную родословную. Еще в 1950-х Роберт Шекли в рассказе «Седьмая жертва» описал легализованные обществом убийства, а его же «Премия за риск» и роман Стивена Кинга «Бегущий человек» (1982) развивали тему смертоносных телешоу. Антиутопия «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери и «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли заложили основы тоталитарного общества, которое мы видим и в Панеме, и в государстве из «Королевской битвы».

Так где же правда?

С точки зрения литературоведения и сценарного мастерства, прямое обвинение в плагиате часто бывает некорректным. Речь скорее идет о рекомбинации тропов и архетипов. Косюн Таками создал жестокий, мрачный социальный срез, сфокусированный на критике системы образования и потере человечности в современной Японии. Его «Королевская битва» — это своеобразная шоковая терапия.

Сьюзен Коллинз, по ее же словам, черпала вдохновение в мифах Древней Греции и репортажах с войн. Она взяла схожую структуру «игры на выживание», но переработала ее в более мягком, коммерчески ориентированном ключе, сместив фокус на романтическую линию, медиаманипуляции и становление героини как символа революции. «Голодные игры» — это, в первую очередь, история взросления и политическая аллегория, облеченная в форму подросткового антиутопического романа.

Почему заявление Тарантино важно?

Резкая критика Тарантино, даже если она субъективна, выполняет важную функцию. Она заставляет зрителя и читателя быть более вдумчивыми, видеть связи и контекст. Сейчас, когда массовая культура производит бесконечные ремейки, сиквелы и вариации на известные темы, способность отличать цитирование и оммаж от прямого заимствования становится ключевой.

Оба произведения — и «Королевская битва», и «Голодные игры» — являются продуктами своего времени и культурного контекста. Они говорят об одном — о насилии общества над личностью, но делают это на разном языке и с разной степенью жесткости. Тарантино, как фанат и знаток кинематографа, встал на защиту более раннего и, с его точки зрения, более аутентичного произведения. Его гнев — это гнев пуриста, который видит, как сложная, шокирующая идея была адаптирована, «причесана» и превращена в глобальный массовый продукт.

Таким образом, скандальное высказывание режиссера — это не просто повод для хайпа. Это точка входа в серьезный разговор о творческой собственности, культурном диалоге и том, как одни и те же архетипические сюжеты кочуют из эпохи в эпоху, обретая новые смыслы и форму.

С вами была Гузель Зиятдинович. Ставьте классы и вступайте в группу "Короче, о книгах"