История и археология Руси и соседей

Родные незнакомцы: почему мы так не похожи на наших балканских братьев

Русские или нет - кем считали себя донские казаки в XVII веке Между донским казачеством и южнорусским населением в XVII в. существовали самые тесные связи – родственные, экономические, военные, иные, важность которых для обеих сторон невозможно переоценить. Характер этих связей позволяет, по-видимому, говорить о том, что область южнорусских городов и Дон являлись в рассматриваемое время своего рода двумя составными частями более крупного региона, начинавшегося от побережья р. Оки (знаменитого «Берега» XIV-XVI вв.) и имевшего своей южной границей цепь казачьих городков по Дону. При этом, думается, донское казачество можно рассматривать как своеобразную форму экспансии населения южнорусской окраины в дикие степи Поля – именно быт южных городов Русского государства в значительной степени стимулировал укрепление и развитие в XVII в. сообщества донских казаков. Перейдем к вопросу о самосознании донских казаков. Прежде всего обращает на себя внимание, что свое пребывание и деятельность на Дону казаки воспринимали как службу великому государю. Об этом говорит формуляр войсковых отписок в Москву, в которых казаки неизменно именуют себя «государевыми холопями», т.е., собственно, служилыми людьми. Данная ситуация была вызвана тем обстоятельством, что казачьи военные предприятия были в основном направлены (если не считать «воровских походов» на Волгу и Каспийское море) против татар и турок, т.е. заклятых врагов Русского государства, приносивших неисчислимые беды русскому и прежде всего, конечно, «украинному» населению: татары своими набегами, а турки в первую очередь скупкой русского «полона», а также военной и политической поддержкой Крымского ханства. Это обстоятельство очень хорошо осознавалось казаками, считавшими освобождение русских пленников из «бусурманской» неволи своей первейшей обязанностью. Наиболее ярко эти черты казачьего самосознания отражены в войсковой отписке в Москву от декабря 1637 г., излагающей мотивы похода на турецкую-татарскую крепость Азов в этом году. Так, казаки писали, что в поход под Азов они пошли «с великие скорби», «помня свое крещение … и свою истинную православную крестьянскую веру». В частности, авторы отписки указывали, что из Азова чинилась «пакость великая» украинным городам и весям, разорение «святым Божиим церквам», а также пролитие «невинной крестьянской крови». Особое же негодование казаков вызывало то, что «азовские люди» (они именуются «злохищреными волками бусурманские веры агаренского исчадия поганского языка») «искони поругалися … истинной православной крестьянской вере, и за море отец, и братию, и сестер наших продовали на каторги, и коробли тем руским полоном в Турскую землю грузили». Лишь затем казаки говорят о набегах азовцев под их собственные городки и «великих скорбях и неволях», которые причинялись попавшим в плен казакам. В целом, заключают казаки, они пришли под Азов за «веру крестьянскую, и за … государя … и за единокровных братию свою хотя померети». (Всего, согласно отписке от декабря 1637 г., в Азове было освобождено около 2 тысяч русских «полоняников».) Еще одна характерная черта самосознания и политической идеологии донских казаков, свойственная и русскому населению в целом, – это непререкаемый авторитет великого государя. Фактически не входя в состав Русского государства и не подчиняясь его законам, казаки тем не менее считали себя государевыми слугами, гордились этим обстоятельством и всегда готовы были демонстрировать свою преданность русскому монарху. Вот лишь несколько подобных примеров. Посланный к казакам в 1635 г. с государевым жалованием воронежец В. Струков писал в своем статейном списке следующее. На Дон он прибыл 25 апреля и «государевы грамоты подал … атаманом и козаком тово ж числа». При этом «отаманы и козаки государевы грамоты приняли с великою честью, поднели на голову войсковой отаман Иван Каторжный, и государеву печать целовали» (судя по характеру высказывания, данные действия были проделаны войсковым атаманом), после чего эти грамоты «велели войсковому диаку в кругу честь всем вслух». В войсковых отписках, направлявшихся по разным вопросам воеводам южных городов, казаки неизменно указывают на свое подданство великому государю. Вот характерный пример: «Великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всеа Великия, и Малыя, и Белыя Росии самодержца на Царев город воеводе Афонасью Федоровичю Норову его ж царьского величества донские атаманы и казаки Осип Петров и все Войско Донское челом бьют». Перечисленные выше обстоятельства позволяют, на наш взгляд, понять и тот смысл, который в рассматриваемую эпоху вкладывался в понятие «казачья служба». Дело в том, что выражение «служить казачью службу» довольно часто встречается в челобитных донских казаков, подававшихся ими по разным поводам в Москве. Так, донской атаман О. Лосев в своей челобитной, поданной в 1644 г., писал, что он «на Дону служил … государю тритцать лет». Среди своих «служб» великому государю он в первую очередь упоминает «погромы» татар на путях их набегов «в Русь» и освобождение русского полона, а затем неопределенно указывает, что «будучи на Поле», «везде тут … своею братьею … государю служил». Из этих служб он приводил лишь азовские события 1637-1642 гг. Чаще, впрочем, в челобитных просто говорится, что тот или иной донской казак «служил … на Дону … государеву казачью службу». Столь же неопределенно о казачьей службе говорится зачастую и в войсковых челобитных. Так, в ноябре 1658 г. казаки писали в Москву, что они служат «всякие … государевы великия и нужные кровопролитные службы». В частности, бьются «с государевыми неприятельми – с турки и с татары … не щедя голов своих», а также «раны и увечья» принимают и «ясырство» терпят (попадают в плен). На наш взгляд, любые действия в степи, направленные против татар и турок, а также выполнение разного рода указов из Москвы осознавались казаками как служба великому государю. В частности, отправленный в 1646 г. на Дон воронежский сын боярский Т. Кочапин показывал позднее в расспросах, что при нем «у казаков был круг о том, чтоб им добыть языков азовских». Для этого «кликали в кругу охочих людей, кто де похочет послужить государю», отправившись в поход. Однако возникает вопрос: не являются ли слова о службе казаков вере и государю лишь шаблонными фразами приказной терминологии? Можно ли с уверенностью сказать, что приведенные выше формулировки всерьез воспринимались и в казачьей среде? Думается, на этот вопрос следует ответить положительно. До настоящего времени дошли две войсковые грамоты внутридонского характера от 1638 г. Они были посланы с целью созыва «в Войско» казаков из городков для обороны Азова от турецко-татарского войска. При этом грамота призывает «верховых атаманов и казаков» биться («стоять») против неприятеля «за дом Ивана Предотеча (в Азове находился храм Иоанна Предтечи) и за истинную непорочную крестьянскую веру». Необходимость обороны города аргументируется также тем, чтобы «государьскому имени в ыных землях поношенья не было», а сами бы казаки не потеряли «своей атаманской и молодецкой славы». Призывы эти повторены в грамоте дважды и явно рассчитаны на патриотические чувства казаков. Ту же ситуацию видим и в «грамотке», отправленной вверх по Дону собравшимися в Черкасском городке во время осады Азова казаками. Так, сообщая об «оплошно» живущих под Азовом татарах, находящиеся в Черкасском городке казаки призывали верховых казаков, которые «захотят постоять за дом Пречистые Богородицы, и за московских чюдотворцов, и за государское многолетное здоровье», идти к ним «в Черкаской», чтобы из этого городка, прося милости у Бога и «у Пречистой Его Матери» над врагом «промышляти, заодно в походы ходить» (июль 1641 г.). Как видим, религиозно-патриотическая фразеология широко использовалась и на Дону. Причем призывы стоять «за веру и государя» дополняются лозунгом отстаивания и укрепления «казачьей славы». Характерно при этом, что во втором случае под «службой» православной вере и великому государю подразумеваются прежде всего походы за добычей на крымских татар, «оплошно» перегоняющих небольшими отрядами по 5-20 человек крупные табуны лошадей из Крыма под Азов. Населенный казаками Дон был не только своего рода плацдармом русского населения в степях, но и раскалывал татарский мир надвое, в результате чего одна из частей этого мира (и, в частности, Большая Ногайская орда) вынуждена была удерживаться в русском подданстве. Об этом прямо писал, например, Г. Котошихин: «а ежели б … не они, донские казаки – не укрепились бы, и не были б в подданстве давно за московским царем Казанское и Астраханское царствы з городами, и з землями». Помимо того, пребывание казаков на Дону ослабляло татарские набеги на русские территории. Конечно, донское казачество было не в состоянии пресечь эти набеги вовсе, но оно затрудняло их и делало более опасными для неприятеля. Все это очень хорошо осознавалось самими донскими казаками. Так, жилец И. Кузовлев, возвращавшийся осенью 1649 г. в составе русского посольства из Турции и до Валуек ехавший вместе с посланной с Дона в Москву казачьей станицей, показывал затем в распросе следующее. Во время пути с Дона донские станичники, обсуждая между собой тяжелое на тот момент военное положение казачьего сообщества, говорили между собой, что без присылки к ним на помощь государевых «ратных людей» «им будет худо». «А только де река Дон запустеет, – продолжали далее донские станичники, – и государевым украинным городом от крымских людей и от азовцев будет разоренье большое». Сознание своей принадлежности к православному миру, к Русскому государству казаки зачастую не теряли даже во время военных предприятий, прямо направленных против России и ее населения. Это относится, в частности, к знаменитым «воровским» походам казаков на Волгу с целью грабежа русских торговых караванов. Вот несколько подобных примеров. Весной 1659 г. сын боярский из г. Царицына Герасим Быков, приехавший в этот город с государевыми грамотами из Москвы, показывал в расспросе следующее. Когда он ехал вниз по Волге, на пути «об урочище о Дубовом острове» ему встретились «воровские казаки» с Дона, которые хотели его «розгромить» (ограбить). Однако когда сын боярский сообщил казакам, что «едет он, Герасим, на Царицын и на Астрахань с … великого государя грамоты наскоро», казаки «ево де, Герасима, для того и не громили, пропустили мимо того урочища», хотя вскоре ими же было разгромлено несколько торговых караванов, причем грабежи сопровождались и убийствами. Любопытно, однако, что в большинстве случаев казаки лишь грабили свои жертвы, сохраняя им жизнь и отпуская их. Однако совсем по-иному ситуация складывалась в тех случаях, когда «воровские казаки» нападали на Волге не на русских, а на «бусурман», пусть даже и находившихся в русском подданстве. Так, отряд казаков, отпустивший сына боярского Г. Быкова, в том же 1659 г. напал на два струга с горскими черкасами, узденями Казбулат-мурзы Черкасского, являвшегося вассалом русского государя, ехавшими в Астрахань из Москвы. В ходе боя с «черкасами» и сопровождавшими их русскими служилыми людьми казаки сломили сопротивление противника и, захватив струги, «тех черкас всех порубили, а животы (т.е. имущество) поимали». Русские, вероятно, были отпущены – об их гибели ничего не говорится. Таким образом, даже поставившие себя своими действиями на Волге вне закона казаки, которым в случае их поимки грозила смертная казнь, не теряли сознания своей принадлежности к русскому населению. В этом отношении неудивительны свидетельства источников казачьего происхождения, подобные следующим. Так, в Поэтической повести об азовском осадном сидении (написанной в казачьей среде и от имени всего казачества Дона), осажденные в Азове казаки говорят посрамленным противникам, чтобы те сообщили «турскому царю», каково «приступать к казаку рускому». Очень показателен и фрагмент из казачьей войсковой челобитной от 1658 г., где живущие на Дону представители соседних народов авторами документа – донскими казаками прямо названы, в отличие от них самих, "иноземцами". На наш взгляд, очень сомнительно, что подобные фразы появились бы, не соответствуй они собственно казачьим представлениям. В связи с этим думается, что для периода второй трети XVII в. принципиально отмежевывать донских казаков от «руских людей» в отношении этнической идентичности нет оснований: если казак был русским по происхождению, то он, и будучи казаком, оставался «русским человеком». Точно так же, безусловно, смотрели на казаков и в России. Например, посланные из Москвы в 1640 г. к мурзам Большого Ногая через занятый в то время казаками Азов кн. Н. Белосельский и подьячий И. Хоненев писали затем в своем статейном списке, что с ними к ногайцам казаки «послали из Азова станицу свою – донских казаков всево только дву человек руских людей, да осмнатцать человек татар, которые с ними живут на Дону». Приведем также отрывок из документа, где именно «казака» (а не «сходца» из «Руси», как нередко говорится в подобных случаях в источниках) называют «руским человеком»: в 1648 г. астраханские воеводы писали в Москву, что, по донесению в Астрахань из Черного Яра, 4 марта 1648 г. стрельцы привели в этот город «с степи руского человека Пронку Иванова. И тот де Пронка в роспросе сказался, что он донской казак Клетцкого городка», был взят в плен на р. Чир азовскими татарами, а затем из плена бежал к Черному Яру. Противопоставления себя казаками жителям Русского государства по источникам второй трети XVII в. не прослеживается. В условиях, когда само существование донского казачества не мыслилось без притока свежих сил из Русского государства, когда очень и очень значительное число донских казаков представляло собой или непосредственных сходцев «с Руси», или же детей таковых в первом поколении, иначе, думается, и не могло быть. По материалам: Куц О.И. Донское казачество в период от взятия Азова до выступления С. Разина (1637-1667). Иллюстрация: Донские казаки (XVII в.)

Антропологические измерения костных останков из могильников Древней Новгородчины позволили определить этническую историю этого региона. До XIII века основу местного субстрата составляли балты (в основном ятвяги, пруссы и селы) и отчасти западные славяне. С XIII века начинается активная метисация новгородцев с финскими племенами. Тогда же сюда устремляется и славянское население с Юго-Востока, спасаясь от татаро-монгольского нашествия. До начала XII века викинги (скандинавы) - это знать Новгорода, затем они растворяются в местном этносе. Об этом пишет Серафима Санкина, сотрудник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого «Кунсткамера» РАН, в своей работе «Этническая история средневекового населения Новгородской земли по данным антропологии». Я же обнаружил ещё один важный факт: «По результатам измерений длинных костей вычислялась длина тела. У мужчин-норманнов Новгорода она составила 172,6 см. Эти цифры характеризуют группу как весьма высокорослую. Для сравнения: длина тела современных русских с той же территории и сопредельных с ней районов - 166 см (во времена раскопок - в 1960-е годы – Т.). Т.е. новгородские мужчины в 1960-е годы были почти на 7 см ниже, чем новгородские викинги XI века. Но это неудивительно: в воины, которыми и были скандинавы, отбирали крупных мужчин. Посмотрел, какой был рост у крестьян в то время. В центральной части Франции – 154 см, и это в местности с хорошими природными условиями. Представляю, какими гигантами казались крестьянам те же викинги, что были, как мы видим, почти на 20 см выше их ростом. Сейчас средний рост мужчины в России 176 см – это как если бы встретили натренированных воинов ростом 195 см, чтобы был понятен контраст. т.г Толкователь

Колымский шерстистый носорог, найденный в 2007 году в северо-восточной Сибири. Датируемый возрастом около 39 000 лет, он стал одним из самых хорошо сохранившихся экземпляров своего вида: нетронутые желудок, кишечник и их содержимое дают уникальный взгляд на его жизнь и последние часы. Когда-то шерстистые носороги были обычны в Европе и Азии Ледникового периода. Их образы сохранились и в пещерном искусстве- например, в Шове во Франции, где древние художники поразительно точно передавали эти массивные силуэты.

Набеги русов на Испанию В трудах арабских авторов Масуди и ал-Йакуби содержится рассказ о походе русов (так называли, судя по всему, арабы норманнов) в Испанию (а именно на Севилью) в 844 г. Помимо ал-Мас’уди и ал-Йакуби ещё один автор приписывал русам набеги на Севилью — Мухаммад ал-Бакри. Самостоятельную информацию о появлении народа ар-рус в Андалусии (юг Испании) приводил учёный второй половины X в. Ибн Хаукал: «Иногда заходят в некоторые области ал-Андалуса корабли русов, тюрков-печенегов и всяких народов из числа славян и булгар, бесчинствуют в ее областях, но часто и уходят, потерпев неудачу». В одном из фрагментов о народе ар-рус, жившем, по информации Ибн Хаукала, «в стороне булгар, между ними и славянами по реке Итиль», автор упоминал, что русы «выходили прежде за пределы, к Андалусии, затем к Барза’а». Следовательно, русы после неудачной попытки захватить Бердаа в Азербайджане (944/945) отправились в Испанию. Ибн Хаукал отмечал, что после похода на прикаспийские города в 358 год хиджры (968/69 гг. хр. эры) русы «отправились тотчас же после к стране ар-Рум (Византии) и Андалусии и разделились на две группы». В июне 971 г. Ибн-ал-Идари написал: «Зашевелились проклятые ал-Маджус ал-Урдмани и устремились к западным берегам ал-Андалус». Русы на сей раз не рискнули повторять набег и высадились в Галисии в 968 г., где разграбили Сантьяго, убили епископа и только в 971 г. были прогнаны графом Гонзало Санчесом.

Итак, знакомьтесь, Юрий Алексеевич Долгоруков (не путать с Юрием Долгоруким, основателем Москвы). Он родился в лютые годы Смуты, в 1610 году в семье Алексея Чертёнка-Долгорукова и Пелагеи Буйносовой-Ростовской. Семья принадлежала к обедневшему княжескому роду, но Юрий сумел вернуть ему славу. Взлет князя Долгорукова приходится на царствование Алексея Михайловича Тишайшего, который видел в князе не только подданного, но и друга. Долгоруков участвовал в создании Соборного Уложения, а в Тринадцатилетней войне с Речью Посполитой проявил себя как блестящий полководец, в частности разгромив поляков в битве под Верками, причем в плен к ратникам Долгорукова попал польный литовский гетман Винцент Гонсевский, сын второго польского коменданта Москвы в Смуту. А в 1665 году Долгоруков стал участником малозначимого, как тогда казалось эпизода, который повлечет за собой значительные последствия. Доведенный до ручки условиями службы, из армии Долгорукого дезертирует отряд казаков во главе с наказным атаманом Иваном Тимофеевичем Разиным. Долгоруков поступил с казаками жестоко - приказал всех казаков сыскать, а для острастки приказал повесить Ивана Разина. Среди казаков, смотревших на казнь, был брат Ивана, Степан... И именно Долгорукову было поручено руководить войсками, которые царское правительство бросило на подавление восстания уже Степана Разина. С самим Разиным Юрию Алексеевичу скрещивать сабли не довелось, Разина разбил герой предыдущего нашего поста Юрий Барятинский, но именно Долгорукову пришлось выполнить функции Помпея. Как Помпей добивал остатки войска Спартака, так Долгоруков бил отряды разинцев, а под Арзамасом чинил суд, который заканчивался скорыми казнями. Среди разгромленных Долгоруковым отрядов был и отряд некоей старицы Алёны, которую после пыток осудили к сожжению в срубе как разбойницу и еретичку, подозреваемую в колдовстве. За вклад в разгром Степана Разина Юрий Алексеевич был награждён шубой собольей цена 365 рублей, серебряным кубком и денежной придачей 140 рублей с выкупом из поместья в вотчину. Несмотря на почтенный возраст, Долгоруков оставался одним из главных советников царя Фёдора Алексеевича, занявшего престол после смерти отца, царя Алексея. Однако жизнь князя трагически оборвалась в 1682 году во время Стрелецкого бунта, инспирированного царевной Софьей. Узнав о зверском убийстве своего сына Михаила, старый князь в гневе пообещал, что мятежники окажутся на плахе. Услышав это, стрельцы ворвались в его дом, выкинули его больного во двор, четвертовали, а останки были брошены на площади напротив его двора.

Ужасающая виселица короля Филиппа IV Красивого. Виселица Монфокон — огромная каменная виселица, построенная в XIII веке к северо-востоку от Парижа, во владениях некоего графа Фалькона (Фокона). Получила прозвище Montfaucon (от фр. mont — гора, и фр. faucon — сокол, буквально «Фоконова (Соколиная) гора»). Одновременно на Монфоконе могло быть повешено до 45 человек. Уже издали виднелось трехъярусный устрашающий силуэт виселицы, которая крепилась на каменном фундаменте. Она представляла собой куб высотой 12 м, каждая сторона которого была 14 м. На каждой стене было три ряда балок с ячейками, производившие впечатление «матрицы». На каждой балке висели цепи, на которых и вешали приговоренных. За один раз Монфокон мог «принять» 50 человек, а некоторые старые гравюры изображают по двое повешенных в одной ячейки. Вот что писал Виктор Гюго в финале своего романа "Собор Парижской Богоматери" об этом зловещем месте. "Монфокон был, как говорит Соваль, "самой древней и самой великолепной виселицей королевства".

В октябре 1953 года при раскопках в Новгороде в выбросе из слоя Неревского раскопа, датированным рубежом XI—XII веков была найдена массивная свинцовая печать необычной формы. Её вымыло дождём, и она была обнаружена уже после окончания археологических работ. Особенность находки заключается в том, что, в отличие от других печатей, её матрицы были оттиснуты на свинцовом бруске толщиной до 11 мм, который был неаккуратно обрублен, из-за чего форма и лицевой, и оборотной сторон печати представляет собой трапецию. Её ширина составляет 38 мм, длина — 24—30 мм. Поскольку при оттискивании матриц нажим был большим, кружки печати оказались гораздо больше углублены, чем поверхность бруска. Её толщина в средней части составляет всего 8 мм. Способ крепления печати к грамоте сильно отличается от других использовавшихся на Руси печатей; она была подвешена не на шнурке, а на широком кожаном ремешке, остатки которого сохранились в щели канала. На аверсе оттиска содержится изображение трезубца — знак Рюриковичей в так называемом «парадном» варианте, окружённое фрагментарно сохранившейся надписью ΝΖAC—OΖO. На оборотной сохранились сильно фрагментированные и плохо читаемые остатки круговой надписи (ГРΑ---), однако понять, о чём там говорится, невозможно[К 7]. Сам знак, по мнению исследовавшего печать В. Л. Янина, представляет собой простейшее усложнение хорошо известного знака великого князя Владимира Святославича; от него трезубец отличается тем, что средний зубец в верхней части снабжён небольшой перекладиной, что сделало его крестообразным. Надпись на аверсе В. Л. Янин прочитал как «Изас(ла)осо», отметив, что последняя «о» заменяет «ъ», а «И» в начале слова зеркально отражена, что является типовой ошибкой в древних чеканных и литых нумизматических и сфрагистических памятниках. На основе проведённого анализа исследователь предположил, что печать принадлежала полоцкому князю Изяславу Владимировичу. Выводы исследователя были приняты и А. А. Молчановым и С. В. Белецким. По мнению В. Л. Янина, обнаруженная печать является древнейшей из сохранившихся русских печатей.

Голубеводство – одна из древнейших забав на Руси. Первые упоминания о русском голубеводстве содержатся в записках зоолога Конрада Геснера от 1555 г. Однако еще в «Русской правде» - самом раннем древнерусском законодательном памятнике (X— XIII вв) читаем: Если кто украдет в чьих-либо силках ястреба или сокола, то (платить) 3 гривны штрафа, а господину гривна. А за голубя (платить) 9 кун, за курицу 9 кун, за утку 30 кун. А за гуся 30 кун, за лебедя 30 кун, за журавля 30 кун. Глубокое уважение народа к голубю - одна из древнейших отличительных черт русского народа. В дохристианские времена многие верили, что в голубей переселяются души умерших, ну а после Крещения все помнили, что Святой Дух сходил как раз в виде голубя. Древнейший литературный памятник Руси, песня духовная и народная, в которой слилось христианство с язычеством, известен под названием Голубиной Книги. Голубей на Руси держали и цари, и последние бедняки. Вплоть до революции голубеводство в России было распространено повсеместно.

6 декабря 1240 - После долгой осады монголо-татарские войска ворвались в Киев. В 1239 году армия хана Батыя предприняла новый поход на Русь. До этого монголы разбили основные силы Владимиро-Суздальской земли, взяли и разграбили четырнадцать городов Северо-Восточной Руси. Батый мечтал об империи, протянувшейся от Тихого океана до Атлантики. Теперь его путь лежал в южные и западные земли. Однако легкой победы добиться не удалось. Все города русичей приходилось брать штурмом. Первым захваченным городом стал пограничный Переславль, затем Чернигов. В декабре 1240 года Батый подошел к Киеву.