ВТОРАЯ ЛЕГЕНДА о зарождении села МИХАЙЛОВКА,

Сынжеерйский район, республика Молдова
* * *
Дело было вечером, делать было нечего...
Сидели мы с Иваном Кирилловичем МЕДИНСКИМ на лавочке возле калитки во двор его дома в селе Михайловка. На календаре было 31.05.2015 года, а на часах – примерно 19-00. Во время нашей довольно продолжительной беседы наверх по Горянской дороге прошло сельское стадо коров.
Какая это была ностальгия!
Село... коровы... вечер... хорошие люди здороваются... и мы приятно беседуем...
Рассказывает Иван Кириллович Мединский, 1944 г.р.:
- Об истории села Михайловка я могу рассказывать только со слов своей матери, Евгении Алексеевны МЕДИНСКОЙ, в девичестве – РОМАНЧУК, которая говорила мне о том, как создавалось наше село в 1894 году, тогда Михайловка называлась Недобоевцами.
Мой прадед Никита РОМАНЧУК в том году зимой был в Бельцах, из Черновиц приехал на базар на санях, запряженных лошадьми. Каким-то образом ему на глаза попалось объявление, что один сынжерейский пан, Михаил КАЛИМУЦКИЙ, сдает в аренду землю с последующим правом ее выкупа. Он прочитал его и видит, что земли предлагается мало. Но все же решил поехать в Сынжерею – сколько там ехать на лошадях да на санях – с полчаса.
Приходит он к пану, и тот ему говорит:
- Да, пожалуйста, берите землю! Только собери у себя там компанию, что ты приехал один? Приезжайте сюда, я дам землеустроителя, и он выделит вам землю.
Прадед Никита поехал обратно домой в Необоевцы, что под Хотином в Черновицкой области – тогда эти земли тоже относились к Бессарабии. Собрал он мужиков десять таких же безземельных, как и сам был. В марте месяце 1894 года они без семей приехали к пану в Сынжерею.
Жил пан напротив Сынжерейской церкви. Там же была управа или примария, как сейчас принято называть это учреждение. Пан отправил мужиков на свои земли вместе с инженером-землеустроителем и картой.
Поехали они по кишиневской дороге в сторону Копачен и далее к Школьному Лоту, где раньше за трассой вблизи Клишкауц были расположены полевой аэродром и колхозный склад ядохимикатов. Дорога на Кишинев хоть и была центральная, но грунтовая, и в марте ее сильно развезло.
Панские земли простирались от так называемого Школьного Лота – граница шла по дороге, которая и сегодня сохранилась, что от трассы Бельцы-Кишинев ведет к бывшему колхозному летнему двору для коров. Далее межа панской земли шла по прямой линии через холм Каменниски вплоть до границы с Теленештским районом. Эти старые, еще с царских времен границы между районами сохранились в советское время, остались они неизменными и до сих пор.
А затем тоже по прямой линии граница панской земли шла за Пшеничнеским полем вплоть до нынешней Филанды – части села Копачены. Тогда Филанды не было, эта земля тоже принадлежала пану, т.е. относилась к михайловским землям. А за кишиневской трассой шли уже копаченские земли.
Панскую землю распределили между людьми – кто сколько мог купить или взять в аренду. И выделили место для будущего жилья: на месте нынешнего села Михайловка каждому арендатору бесплатно дали по 1 гектару земли под огороды и для развития подсобного хозяйства.
Таким образом, с марта месяца 1894 года началось обживание михайловских земель.
Выше того места, где в наши дни жили дядя Георгий МУСУРИВСКИЙ и дядя Павел ГЛАДИК, мужики в низинке построили общую так называемую стодолу или большую колыбу – просторный и длинный шалаш из тростникового камыша. Все мужики там спали и кормились.
И вообще на первых порах жили они настоящей общиной: вместе прашевали поля друг у друга, вместе косили сено... Ведь ни у кого тогда не было с собой в достатке нужного инвентаря и инструментов. Приехали они налегке с кое-какими косами и граблями, тяпками и лопатами, топорами и плугами – вот и весь инвентарь.
А летом, когда полевые работы были в самом разгаре, неизвестно от чего загорелась их стодола.
А к этому времени как раз и наконец-то на новое место жительства добрались их семьи. Женщины вместе с детьми, добром и скотом два месяца шли от Недобоевцев настоящим табором. Там были волы, лошади с жеребятами, овцы с ягнятами, коровы с телятами, свиньи с поросятами, куры и прочая птица с их птенцами – зрелище невообразимое! Но потихоньку, гуртом все передвигались в сторону Сынжереи.
За день одолевали по 5-10 километров. На ночь опять располагались табором: коров подоят, детей накормят, птицу и скотину пособирают – и заночевали под открытым небом. А утром опять в путь-дорожку: кто правит волами и лошадьми, кто за детьми присматривает, кто гонит скотину, кто птицу – каждому было чем заняться. Очень трудно было передвигаться таким табором, когда на руках и дети, и скотина.
Моему деду, Алексею Никитовичу РОМАНЧУКУ, было всего 2 года, когда его вместе с другими детьми привезли сюда.
Столько же лет тогда было дяде Остафию ГАЙДЕИКУ...
Когда мужики заметили, что стодола горит, они оставили работы в поле и бросились тушить пожар. Деду Никите при этом на плечи упало горящее бревно, он получил сильнейший ожог. Долго потом его лечили народными средствами, в т.ч. барсучьим жиром, намучился он с этой раной...
После приезда в новые Недобоевцы прабабушка Елена РОМАНЧУК вместе с другими женщинами ходила в копаченскую церковь. Они познакомились там с попадьей, которая посочувствовала их горю и организовала гуманитарную помощь: прихожане копаченской церкви помогали погорельцам продуктами, одеждой, кто чем мог – ведь у переселенцев почти все своё добро сгорело вместе со стодолой.
После пожара каждая семья на своем участке, выделенном еще с весны под огород и приусадебное хозяйство, стала рыть землянку или бурдэй, как этот земляной домик называли тогда. В землянках делали печки – для ночлега, обогрева и приготовления пищи. Так и перезимовали в бурдэях.
На том месте, где позднее свой дом построил мой дед, Кирилл Алексеевич РОМАНЧУК, была землянка бывшего хозяина этой земли, МУЛЯРА. Недалеко от него жил СКРИПНИК – эти фамилии перевелись у нас в селе, не было у них наследников мужского рода. А еще были ГОРШОВСКИЕ. Якоб БОРИСОВ жил там, где сейчас РОГОЖИН живет.
* * *
На следующий год весной (в 1895 году) начали строить домики. Переселенцам выделили участки леса по шесть пражин (это такая мера длины, примерно 180 см). Нарубили мужики в лесу кольев и прутьев, стали делать мазанки. Колья забивали в землю, переплетали их прутьями и обмазывали глиной, смешанной с соломой.
В селе еще до недавнего времени сохранялись несколько таких домиков. Я хорошо помню нашу хатку, а также хатки дяди Николая Мединского, дяди Никиты Гайдеика...
Так что вторую зиму часть переселенцев провела уже в мазанках, но некоторые из числа победнее всё еще жили в землянках-бурдэях. Люди строили также помещения для скота – вначале из камыша, а потом делали сараи-мазанки и курятники-мазанки.
А в 1896 году этому населенному пункту присвоили название Михайловка. Об этом свидетельствует постановление IV Государственной Думы*, оно есть в кишиневском архиве.
* Как позднее выяснилось, первая царская Госдума работала в 1906 году, а четвёртая Госдума заседала в 1912-1917 годах. Так что здесь произошла какая-то оговорка по дате события.
В том году в Санкт-Петербург поехали делегаты-ходоки от сельчан – Михаил ТКАЧ* и с ним ещё двое, с прошением или ходатайством о присвоении их поселению названия Михайловка. Тем же постановлением перенесли храмовый праздник на 21 ноября – Михайлов день, когда православные празднуют день архангела Михаила.
До этого храм в Михайловке праздновали летом, возможно – на Петров день, который приходится на 12 июля.
* Михаил Федорович ТКАЧ – это родной брат моего деда Петра Ткача. Поскольку Михаил был младше брата Петра лет на семь-восемь, то год его рождения может быть примерно 1887-88. А вот после 1912 года, в возрасте 25 лет и старше, он вполне мог поехать в Санкт-Петербург.
В советские времена, когда председателем Михайловского сельсовета был Георгий Иванович КУЦУК, он съездил в Кишинев, обратился в архив и своими глазами видел постановление IV Государственной Думы о присвоении нашему селу названия Михайловка и о перенесении храмового праздника на 21 ноября.
Он же сделал копию этого важного для истории села документа. Эту копию постановления Госдумы читал Петр Александрович РОМАНЧУК, работавший в то время завклубом, и Георгий Иванович ему об этом деле подробно рассказал.
* * *
Возраст Михайловки я определяю по возрасту моего деда Алексея РОМАНЧУКА. Ему было 2 года, когда они пришли на это место, где образовалось село. Прожил он 74 года, и умер, кажется, в 1970 году*. Значит, село было образовано в 1896-1894 годах.
* Здесь допущена ошибка в вычислении на вскид даты смерти А.Н. Романчука. Ранее Иван Кириллович говорил: «Деду Алексею Никитовичу Романчуку было всего 2 года, когда он вместе с мамой в 1894 году приехал в Михайловку. Значит, он 1892 года рождения, и умер в 1966 году.
Первыми приехали примерно 10 семей: ГАЙДЕИКИ, в т.ч. Михась ГАЙДЕИК, отец дяди Остафия ГАЙДЕИКА, а также РОМАНЧУКИ, ТКАЧИ, СИНОГАЧИ...
Лучше всего эти фамилии можно было бы уточнить по метрической книге церкви в селе Копачены. В ней фиксировалось всё – рождение детей, свадьбы и похороны взрослых и детей.
Как-то тетя Иона МЕДВЕЦКАЯ (она жила на том месте, где расходятся две главные сельские улицы), с которой я шёл пешком из Копачен, говорит мне: «Ванюша, а ты знаешь, что дата твоего рождения – это последняя запись в копаченской церковной книге? Я своими глазами видела это».
Я родился в январе 1944 года. И, как это выяснилось после разговора с тётей Ионой, мой отец тогда был дружен с попом. Тот ему и говорит: «Если хочешь, чтобы твой ребенок был крещёным, приходи завтра с утра, иначе потом меня не будет». Дело было зимой, в тот день была сильная вьюга. Поехали в церковь на конных санях, в тулупах, и покрестили меня. И точно, назавтра попа уже не было. Тогда война шла, советские войска наступали*, и поп сбежал в Румынию. Таким образом, я оказался последним из Михайловки, официально крещенным до установления Советской власти. В 1944 году церковь закрыли и открыли ее значительно позже.
*В январе 1944 года фронт был на Украине в районе Винницы. И только 28 марта село Копачены было освобождено от немцев и румын, а Михайловка – на следующий день, 29 марта 1944 года.
* * *
Я жалею, что не записывал рассказы своей матери о том, что и как было раньше в селе, как оно зарождалось и развивалось. Память у мамы была феноменальная, она была в здравом уме и помнила всё в подробностях до последнего дня своей жизни.
Зрение у неё тоже было превосходным до конца жизни. Бывало, сидим мы вечерком на завалинке перед домом, и она говорит: «Вот там за Раем по хребту холма человек идет». Я смотрю и никого не вижу там: «Как так, откуда там человек?». «Да ты смотри получше, там человек идёт». А я так и не смог увидеть там никого – расстояние ведь приличное, с километр будет.
Видела она и помнила всё очень хорошо, но была неграмотна, потому что дед откупил её от школы. Начальное образование в Румынии являлось чуть ли не обязательным – закон был такой. Но соблюдался он сквозь пальцы. И, когда детям приходила пора идти в школу, а в семье их всего было 10 или 12 детей, хлопцам в школу ходить он разрешал. А ей, самой старшей в семье девчонке, сказал: «Ты попадьей собираешься быть, что ли? Тебе детей нянчить надо!». Сходил он в школу или куда там, заплатил сколько-то румынских леев и в школу маму не пустил.
Так и осталась она неграмотной. А буквы писать она выучилась у своих братьев: у старшего Владимира и младших – Григория, Павла, Михаила и Василия.
Мой дед Алексей РОМАНЧУК совсем молодым парнем воевал с немцами в Первую мировую войну, в Варшаве был ранен в руку.
За лесом у деда была десятина земли. И когда нужно было ехать летом в поле, он еще с вечера укладывал младших детей (7-9-летних) спать прямо во дворе на подводе, постелив там сена, укрыв его дерюжкой и накрыв тулупом. Рано утром запрягал волов в эту подводу и трогался в поле. Ехать нужно было около часу, и дети могли поспать в пути. Только сонные головки их дружно покачивались, когда колесо подводы попадало на кочку или в ямку.
Дед косил пшеницу, старшие дети, в том числе и моя мать Евгения, вязали снопы, а остальные собирали колоски. Бабушка в это время оставалась дома с самыми младшими детьми – они ведь были мал-мала-меньше. Она варила кушать, стирала, управлялась по хозяйству и в огороде. Так и жили они тогда – в трудах, но дружно.
* * *
А отец Кирилла РОМАНЧУКА, дядя Вася (это родной мамин брат он живет чуть выше дяди Нуси ВАСИЛЬЕВА), был в Румынии на принудительных работах в кончентрари – так называемые гражданские рабочие батальоны, организованные при румынской армии. Вместе с ним было много михайловских мужчин: Василий ВОЛОЩУК, мой отец Кирилл МЕДИНСКИЙ, Якоб БОРИСОВ, Понтий РОШКА...
Понтий служил денщиком у капитана румынской армии. Он был послушным и исполнительным, и капитан был с ним в хороших отношениях. Однажды весной он сказал: «Скажи своим односельчанам, чтобы вас тут завтра не было, и сам беги домой». Причину бегства он не объяснял.
И мужики решили бежать. Дядя Вася как раз в то время болел тифом, но он напросился к мужикам в компанию, чтобы те взяли его с собой. Пробираться к Михайловке нужно было ночами и крадучись, чтобы не поймали представители румынской власти – тогда была бы им большая беда.
Шли они, шли до тех пор, пока дядя Вася не упал без сил и не мог идти дальше. Довели его до ближайшего румынского села и оставили возле забора в надежде, может, кто выйдет поутру и подберет его, поможет больному. Оставили его там одного, а сами пошли дальше. Но домой дядя Василий РОМАНЧУК так и не пришел, пропал где-то в Румынии.
Мама рассказывал мне, что когда папа добрался до дома, в хату не зашёл. Постучал в окно, она посмотрела: а там стоит муж заросший, грязный, оборванный – страхи господние, что с человеком вытворилось! Во дворе у нас в ту пору все еще стояла дедова мазанка, и в ней была печь. Мать ее затопила, чтобы нагреть воды. Папа снял одежду и в огонь ее бросил. Вши в ней трещали, как кукоши*. Отец помылся, побрился, надел чистую одежду, и на том закончились его кончентрари.
* кукоши (молд.) или петушки – прокалённые на жаровне и лопнувшие в виде хлопьев зёрна кукурузы, более известные под названием поп-корн.
Через год (весной 1944 года) пришли советские войска, и отца забрали на фронт. С ним опять же был Понтий РОШКА, а также БАБИНЧУК (позже он в Григоровке жил) и другие.
Призывал в армию Сынжерейский военкомат. И все вместе михайловские новобранцы были только до перевалочного пункта в Балте. А оттуда мой отец, Кирилл МЕДИНСКИЙ, с Понтием РОШКОЙ попали в одну часть. Дядя Николай и дядя Сяня МЕДИНСКИЕ попали в другую часть. Дядя Ваня КОЗАРЕВИЧ попал в третью часть, а дядя Нуся ВАСИЛЬЕВ попал в артиллерию, таскал пушку-сорокапятку.
Дядя Сяня МЕДИНСКИЙ рассказывал мне после войны: «Шел март 1945 года. Мы лежим в воде в окопе. Ни подняться, ни шевельнуться нельзя. Чуть кто приподнял голову – и готов. Дожидались ночи, тогда хоть что-то можно было делать».
Отец мой, Кирилл МЕДИНСКИЙ, погиб под Кенигсбергом (Калининградом). В этом году я был в Калиниграде, нашел братскую могилу и фамилию отца в общем списке.
А дядя Понтий РОШКА после войны в День Победы несколько раз рассказывал мне:
«В наступление мы пошли затемно. Немцы бьют – головы не поднять. Вдруг слышу, в кустах стон какой-то. Еще подумал, не фашист ли раненый там лежит, мало ли что может быть на фронте. И тут слышу, что сквозь стон раненый по-русски говорит: «Ой, боже мой!». Стало мне полегче. Я все еще присматриваюсь, а тут как раз луна выглянула. И вдруг слышу голос Кирилла: «Понтий, это ты?». Я к нему подполз, а Кирилл в ногу ранен, сапог полон крови. Я кое-как перевязал его, взвалил на плечи и понес с поля боя в тыл. Думаю, ну на этот раз я спасен, в атаку уже пойду, так как раненого несу.
Пронес я Кирилла где-то с полкилометра и подошёл к месту переправы через речку. Там заградотряд стоит, и капитан из этого отряда кричит мне: «Солдат, стой, куда идешь!». Я говорю: «Вот раненого несу». «Положи его здесь, с ним санитары разберутся, а ты – назад!». Приказ есть приказ, как тут сопротивляться. Говорю: «Прощай, Кирюша!».
Оставил его у переправы и иду обратно. Всё ещё темно было, ориентироваться можно только по звукам стрельбы из пулемета: наши стреляли погромче, а немецкие – более приглушенно. Солдаты на передовой быстро учатся ориентироваться по звукам стрельбы из разных видов оружия, а также по звуку летящих пуль, осколков, мин и снарядов.
Добрался я к своим на передовую, а до утра и меня ранило в руку. В госпитале я ещё раз увиделся с Кириллом, ногу ему уже отрезали. Потом я снова попал на фронт и воевал уже до Победы, а Кирилла больше не видел...».
* * *
Наверное, кое-что о селе смогут ещё рассказать 90-летние старики – дядя Вася КОБИВНИК «Мать-честная», тетя Аня КОЗАРЕВИЧ (Комбайнёриха), а больше и нет других при крепкой памяти в селе.
Да и 80-летних людей в селе немного, и не помнят они почти ничего, как например, моя нанашка Анастасия КУЧЕРЕНКО. Есть еще и другие старые люди – ВАСИЛЬЕВА, КОПАЙГОРОДСКАЯ... Но спроси их о чем-нибудь, они в ответ: «А что я знаю? Не помню ничего».
Тогда нужно было интересоваться, в те времена, когда жили ещё старики, лучше и крепче помнившие о временах первых михайловских поселенцев...
В свое время я занимался историей возникновения и развития села – от первых поселенцев до наших дней, написал её в виде отчета. Это понадобилось тогда по партийной и административной линии. В том числе подробно описал, как организовался колхоз, как избирали первым председателем – это была интересная история.
Вопрос от меня (Ю.И.Ж.):
- Я слышал, что у Таси СЫРБУ (Мусуривской) есть большая тетрадь покойного Василия Александровича МЕДИНСКОГО, журналиста родом из Михайловки, где он очень подробно расписал всё, как наше село зародилось и развивалось.
- Я тоже слышал, что у Таси есть какая-то книга, которую написал Василий. В ней он говорил обо всех периодах развития села. Но книги этой я не видел и не знаю, есть ли она сейчас. Может быть, она хранится у тети Лиды МУСУРИВСКОЙ, Тасиной матери...