"Сейчас не те времена"

Когда Лерка позвонила мне в тот мартовский вечер, я сидела на кухне с чашкой остывшего чая и листала фотографии нашего с Игорем отпуска на Байкале. Голос сестры дрожал так, что я сразу поняла - случилось что-то серьёзное. - Ленк, можно я к вам на месяц приеду? Ну максимум на полтора... Я больше не могу с Витькой под одной крышей, - выпалила она на одном дыхании, и я услышала, как она всхлипывает, пытаясь сдержать слёзы. - Мне просто нужно время подумать, понимаешь? Собраться с мыслями. Я посмотрела на Игоря, который устроился на диване с ноутбуком. Мой муж поднял глаза, вопросительно приподнял бровь. Мы прожили вместе восемь лет, и я научилась читать его мимику лучше любой книги. Он пожал плечами - мол, решай сама, это твоя сестра. - Конечно, приезжай, - сказала я, и тогда ещё не знала, как эти два слова перевернут нашу размеренную, тихую жизнь. - У нас есть комната для гостей, разберёмся. Лерка приехала через три дня с двумя огромными чемоданами и коробкой, из которой жалобно мя

Екатерина до сих пор помнила тот вечер в дорогом французском ресторане, когда Борис опустился перед ней на одно колено. Свет сотен свечей отражался в его уверенных карих глазах, а бархатная коробочка с кольцом казалась маленьким ларцом со счастьем. Ей было двадцать шесть, ему - тридцать шесть. Он был успешным предпринимателем, владельцем сети строительных магазинов, мужчиной, который знал, чего хочет от жизни. А хотел он её - хрупкую блондинку с васильковыми глазами и застенчивой улыбкой, младшего маркетолога в небольшом агентстве. Полгода он ухаживал за ней так, как она и представить не могла. Цветы доставляли прямо в офис три раза в неделю - не банальные розы, а изысканные композиции с пионами, гортензиями и фрезией. Он помнил, что она любит клубничное мороженое с базиликом из того маленького кафе на Маросейке, и как-то умудрился привезти ей его на другой конец Москвы, когда она грустила после неудачной презентации проекта. Борис появлялся в её жизни как волшебник - всегда вовремя,

Ольга стояла у окна своей однокомнатной квартиры и смотрела на падающий снег. За окном был последний день декабря, город готовился к Новому году, на улицах горели гирлянды, люди спешили с подарками. А у нее внутри была пустота. Телефон лежал на столе, экран светился. Входящий вызов. "Мама". Ольга смотрела на это слово и чувствовала, как внутри сжимается что-то болезненное. Шесть месяцев. Полгода она не разговаривала с матерью. Полгода тишины, которая была одновременно облегчением и мучением. Рука потянулась к телефону. Замерла. Отдернулась. "Нет, - подумала Ольга. - Я не готова". Звонок оборвался. Через минуту пришло сообщение: "Оленька, пожалуйста, возьми трубку. Мне нужно с тобой поговорить. Это важно". Ольга закрыла глаза. Слезы жгли под веками. Ольга родилась в обычной семье: мать Валентина, отец Сергей, однокомнатная квартира в спальном районе города. Отец ушел, когда Ольге было три года. Мать осталась одна с ребенком на руках. Валентина Ивановна была красивой женщиной: высокая,

Наталья стояла у раковины в три часа ночи и плакала. Тихо, беззвучно, чтобы не разбудить Дениса, который давно храпел в спальне. Слезы капали в мыльную воду, смешиваясь с жиром от салата оливье и остатками торта "Наполеон", который она пекла вчера до полуночи. Перед ней высилась гора посуды. Тарелки, салатники, бокалы, кастрюли, сковородки. Двадцать четыре человека отметили юбилей свекрови Людмилы Петровны в трехкомнатной квартире невестки. Руки в резиновых перчатках дрожали. Спина ныла - она стояла у плиты с восьми утра, готовя салаты, нарезая, жаря, запекая. Ноги гудели так, что хотелось сесть прямо на пол и больше не вставать. "Как я до этого докатилась?"- думала Наталья, яростно оттирая присохший к сковороде жир. - "Как я позволила превратить себя в бесплатную прислугу?" Три года назад Наталья вышла замуж за Дениса Ковалева в июле, когда ей было двадцать пять, а ему - двадцать восемь. Свадьба была скромной, человек на пятьдесят, в ресторане за городом. Наталья была счастлива - о

Светлана познакомилась с Алексеем в самый обычный октябрьский день, когда листья на деревьях горели оранжевым пламенем, а воздух пах дождем и свежестью. Ей было двадцать семь, ему - тридцать четыре. Она работала бухгалтером в небольшой строительной компании, он - инженером-проектировщиком в той же фирме, только в другом отделе. Их столкновение было буквальным: Светлана выходила из бухгалтерии с огромной стопкой папок, он заходил с планшетом в руках, уткнувшись в экран. Папки полетели на пол, бумаги разлетелись веером по коридору. - Простите! - Алексей опустился на колени, начал собирать листы. - Я не смотрел, виноват. - Ничего страшного, - Светлана присела рядом, и их руки столкнулись, потянувшись за одним и тем же документом. Она подняла глаза и увидела его лицо: правильные черты, серые глаза с длинными ресницами, легкая щетина, усталая, но добрая улыбка. Волосы темно-русые, слегка растрепанные. На нем была простая рубашка, джинсы, потертые кроссовки. Ничего особенного, но что-то в

Людмила Ивановна проснулась в шесть утра от звонка телефона. Она еще не открыла глаза, а рука уже потянулась к тумбочке - автоматически, как у пожарного, который спит в форме. - Мам, доброе утро! - голос невестки Кати был бодрым, почти звонким. - Слушай, у меня к тебе просьба... "Просьба". Людмила закрыла глаза. Она уже знала, что будет дальше. - Тёма температурил ночью, я вызвала врача. Можешь забрать Ваню из садика в пять? А то я не успею, если врач задержится. - Катя, я... - Людмила хотела сказать, что у нее самой запись к кардиологу на пять, что она уже месяц откладывает, что давление скачет, а в груди иногда колет. Но невестка перебила: - Мам, ну пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться. Ты же знаешь, как мне тяжело с тремя детьми. Людмила вздохнула: - Хорошо. Заберу. - Ты лучшая! Целую! Короткие гудки. Людмила села на кровати, потерла лицо руками. В зеркале напротив отражалась незнакомая женщина: серое лицо, глубокие морщины, потухшие глаза. Ей было пятьдесят девять. Выгляде

Кирилл проснулся от детского плача - пронзительного, требовательного, заполнявшего каждый угол квартиры. Он посмотрел на телефон: 4:37 утра. Маленькая Вероника орала уже минут двадцать, и сквозь тонкую стену слышалось, как мама, шаркая тапками, в который раз за ночь бредет к кроватке. - Ну что ты, солнышко, что ты... - голос мамы был измученным, но нежным. Таким нежным, каким с Кириллом она не разговаривала уже... Сколько? Полгода? Год? Мальчик натянул одеяло на голову, пытаясь заглушить звуки. Завтра - нет, уже сегодня - контрольная по математике. Он не выспится. Опять. В семь утра Кирилл вышел на кухню. Мама стояла у плиты спиной, качая на руках сестру. Волосы растрепаны, халат застегнут криво, под глазами - фиолетовые тени. - Мам, доброе утро, - негромко сказал Кирилл. Она не обернулась. - Мам? - А? - мама вздрогнула, будто очнулась. - Кирилл, ты чего встал? Сам позавтракай, я не могу, видишь - она сейчас только успокоилась. На столе лежал вчерашний хлеб и пустая банка из-под джем

Декабрь окутал город морозной дымкой. Фонари на улице Пушкинской зажигались один за другим, разбрасывая янтарные блики по заледеневшему асфальту. Елена Михайловна Соколова торопливо шла по улице, прижимая к себе две потрепанные сумки с тетрадями. В свои пятьдесят шесть она давно перестала смотреть на себя в зеркало критически — там отражалась просто усталая женщина с выцветшими русыми волосами, собранными в скромный пучок, с морщинками у глаз и вечно озабоченным выражением лица. Тридцать два года в школе. Тридцать два года чужих детей, родительских собраний, планов уроков. Где-то в этой круговерти растворилась она сама — та девушка, что когда-то мечтала о путешествиях, писала стихи и носила яркие платья. — Елена Михайловна, с наступающим! — крикнула ей вдогонку продавщица из ближайшего магазина. Она обернулась, улыбнулась, взмахнула рукой... и не заметила ледяной корки под ногами. Всё произошло в долю секунды. Нога скользнула, сумки взметнулись вверх, веером разлетелись тетради,