УГОЛОК МОЕЙ ДУШИ.

Над горами Абаканского хребта в Западном Саяне ещё лежали остатки снега, который, казалось, никогда не собирался таять. Майская тайга просыпалась медленно, но уже пробивалась первая зелень, а солнце набирало силу. И вот в это утро привычную тишину горного безмолвия нарушил нарастающий гул. Это летел вертолёт. Событие само по себе не редкое для этих мест в последние годы, но на этот раз это были не просто инспекторы заповедника с гуманитарным грузом. Это были долгожданные гости. Семидесятую весну своей жизни встречала Агафья Карповна Лыкова, последняя из легендарной семьи таёжных отшельников. Недавно ей исполнилось восемьдесят лет, хотя сама она, как и все староверы, придаёт значение не дню рождения, а именинам. Вокруг её заимки, которую она с благоговением называет Обителью имени Богородицы Троеручицы, царило удивительное спокойствие. Но в душе старушки, привыкшей к многолетнему одиночеству, вновь шевельнулось знакомое чувство — ожидание. Она знала, что гости прибудут после Пасхи,

В сердце сибирской тайги, на территории Хакасского заповедника, на берегу реки Еринат живет женщина, чья жизнь стала легендой. Ей около восьмидесяти лет, но точный возраст долгое время был загадкой. Паспорта у нее никогда не было, а дату рождения называли по памяти. Лишь недавно удалось установить, что родилась она 9 апреля 1945 года, в год окончания войны, а 17 апреля — это день ее ангела. Зовут эту женщину Агафья Карповна Лыкова, и она — последняя представительница семьи старообрядцев, более восьмидесяти лет назад бежавшей от мира в глушь, спасаясь от преследований. Жизнь Агафьи — это история невероятного выживания. Ее родители, Карп и Акулина Лыковы, увезли семью в тайгу в 1937 году. Агафья родилась уже в лесу и никогда не видела городов, не ходила в школу. Ее детство было наполнено не играми, а тяжелым трудом на грани выживания. Семья питалась тем, что могла вырастить на скудном огороде или собрать в лесу: картофель, репу, грибы, ягоды, черемшу. В голодные годы ели даже картофе

На восточных склонах Абаканского хребта, в глубине хакасской тайги, где река Еринат спешит свои чистые воды к Абакану, ночь отступает неспешно. Первые, еще холодные лучи солнца лишь скользят по вершинам кедров, не решаясь заглянуть в глубокую долину. Здесь, на заимке, которую сама хозяйка называет Обителью имени Богородицы Троеручицы, тишина не бывает абсолютной. Скрипят вековые деревья, раскачиваясь на предрассветном ветру, да шелестит опавшей хвоей кто-то из мелких лесных жителей. Для Агафьи Карповны Лыковой, которой 9 апреля 2025 года исполнилось восемьдесят лет, этот новый день начинается так же, как и тысячи предыдущих, — задолго до того, как свет коснется земли. Ее будят не часы и не будильник — внутренний распорядок, выверенный десятилетиями жизни в согласии с природой, надежнее любого механизма. Она просыпается в своей избушке, где пахнет древесной смолой, сушеными травами и теплом печи, истопленной с вечера. Сон короток, но крепок. Иногда по ночам ее, как и всех обитателей

Морозным мартовским утром 2008 года в глухом костромском лесу раздались выстрелы, прозвучавшие как трагическая точка в необыкновенной и долгой истории. Для сотрудников специального отряда это была операция по задержанию опасного нарушителя. Для самого человека в занесенной снегом избушке — последний акт многолетнего противостояния с целым миром, от которого он когда-то добровольно ушел. Александр Бычков прожил в Кологривской тайге восемнадцать лет, превратившись из обычного разведенного мужчины в местную легенду — Лешего, Хозяина, Отшельника. Его путь в лес начался не с романтичного порыва к свободе, а с банальных, увы, жизненных обстоятельств, которые, однако, переросли в нечто гораздо большее, чем просто побег от алиментов. Чтобы понять масштаб этого добровольного заточения, нужно представить себе реалии середины девяностых. Страна переживала смутные времена, а в небольшом поселке Октябрьский под Кологривом рушилась личная жизнь Александра. Разлад в семье, развод, обязанность пла

Весна 1988 года в верховьях таежной реки Еринат была поздней и сырой. Снег в лиственничной тайге Хакасии только начал оседать, обнажая бурую прошлогоднюю траву, когда в маленькой избушке навсегда закрыл глаза старик Карп Осипович Лыков. Его уход казался немыслимым. Он был тем столпом, тем незыблемым центром, вокруг которого вращалась вся вселенная для единственного оставшегося в живых человека — его дочери Агафьи. Мир, с изумлением узнавший историю семьи «сибирских робинзонов» всего десять лет назад, снова замер в тревожном ожидании. Что теперь? У Агафьи были родственники, староверы из сел, которые звали ее к себе, обещали кров и заботу в общине. Путь из таежной глухомани был труден, но проторен: сначала на вертолете, потом на машине. Почему же она не уехала тогда, в тот переломный момент? Почему уже почти сорок лет спустя, когда ей самой давно за восемьдесят, она продолжает жить одна в заповедной хакасской тайге, принимая редкую помощь, но наотрез отказываясь от самого предложения

Сама мысль о ярких и счастливых воспоминаниях детства кажется чем-то само собой разумеющимся. Но что, если твое детство — это не игры с соседями по двору, не школа и не сказки на ночь, а бескрайняя, молчаливая тайга, где кроме твоей семьи на сотни километров нет ни души? Для Агафьи Карповны Лыковой, последней представительницы семьи таежных отшельников-староверов, слово «детство» наполнено совершенно иным смыслом. Это мир, сотканный из суровой борьбы за выживание, глубокой веры и тех редких, словно самоцветы, моментов радости, которые ценятся дороже золота. Ей, родившейся уже в полной изоляции 9 апреля 1945 года, предстояло прожить тридцать четыре года, не подозревая о существовании колеса, электричества или хлеба, выпеченного из настоящей муки. Её память, которую её духовный отец называет феноменальной, хранит не просто события — она хранит целую вселенную, ушедшую навсегда. Давайте же мысленно отправимся в ту далекую сибирскую глушь и попробуем увидеть мир глазами маленькой девочк

За окном моей избушки на берегу Ерината уже чувствуется дыхание приближающейся зимы. Воздух стал прозрачным и звонким, по утрам трава хрустит под ногами от инея, а лиственницы на склонах гор сбросили свой золотой убор. Это самое важное и ответственное время года для меня, Агафьи Лыковой. Подготовка к сибирской зиме — это не просто список дел, это целый круг жизни, который начинается с первыми холодными зорьками и замыкается, когда снег укроет тайгу плотным, непроглядным одеялом. Каждый прожитый мною год, а мне уже перевалило за восемьдесят, подтверждает простую истину: зиму нужно встречать в полной готовности, иначе не выжить. Сейчас, в конце лета и начале осени, на заимке кипит особая, напряженная работа. Ко мне приехали помощники — студенты-волонтеры из «Команды Арктики». Их молодые голоса и звонкий смех наполняют обычно тихое пространство вокруг дома. Они живут в палатках неподалеку и с раннего утра до вечера помогают с самыми тяжелыми делами: пилят и колют дрова, заготавливают с

Ощущение, что из всех историй, которые хранит уральская земля, эта — самая настырная. Она не хочет быть забытой. Шестьдесят с лишним лет прошло с той февральской ночи на склоне горы Холатчахль, а мы все так же вглядываемся в зернистые фотографии, пытаясь разгадать выражение лиц улыбающихся студентов и найти в них хоть тень предчувствия. Мы выдвигаем десятки версий, от строго научных до откровенно фантастических, но пазл не складывается. Кажется, будто каждый новый факт, вместо того чтобы прояснить картину, лишь добавляет на холст еще один мрачный и неясный мазок. Что же это было — несчастный случай, замаскированный под неразрешимую загадку, или наоборот, невероятная тайна, которую поспешили списать на слепую стихию? И главное, почему спустя столько лет эта история продолжает тревожить умы и сердца? Всё началось, как и полагается студенческой легенде, с романтики и амбиций. Январь 1959 года. Группа туристов Уральского политехнического института под руководством двадцатитрехлетнего И

Предрассветный сумрак еще густо заливает таежную долину, но Агафья уже на ногах. Ее день начинается не со звонка будильника, а с привычного, въевшегося в кости ощущения холода. Изба выстыла за ночь. Первое движение — перекреститься на темный угол с иконами, шепча первые слова утренних молитв. Пальцы, скрюченные артритом, с трудом складываются в привычное знамение. Потом — к печи. Растопка, береста, тонкие лучинки, потом полешки потолще. Огонь оживает медленно, с хрустом и потрескиванием. Его живой свет и тепло — главное таинство каждого дня. Пока печь разгорается, она накидывает поверх платья стеганый жилет и выходит на крыльцо. Воздух, острый и холодный, как лезвие ножа, врывается в легкие. Она прислушивается. Не воет ли волк? Не шуршит ли что у огорода? Тишина. Только далекий шум реки Еринат и редкие потрескивания деревьев на морозе. Так начинается ее восьмитысячный день в тайге. День, похожий на вчерашний. День, который может стать последним. Ее родители, Карп и Акулина Лыковы,

Где найти место, где время остановилось и смотрит на тебя с высоты вековых сосен? Таким местом стало опустевшее Загубье — маленькая деревня на берегу Онежского озера в Карелии. Единственной, кто не дал памяти об этом месте окончательно угаснуть, стала Людмила Алексеевна Ивашова. Она не отшельница в строгом смысле этого слова. Она — хранительница. Ее история — это история возвращения, долга и тихого, но упорного противостояния забвению. Людмила родилась здесь, в Загубье, в 1950 году, в семье рыбака Алексея Балехова. Детство в послевоенной карельской деревне было суровым и наполненным трудом, но в нем были свои незыблемые законы и красота. Жили большой семьей, всем миром. Отец, возглавлявший рыбацкую артель, был человеком строгих принципов, глубоко верующим. Он учил детей не словами, а всей своей жизнью: честности, ответственности за свои поступки, уважению к старшим и к этой земле, которая их кормит. Дорога в школу лежала за четыре километра через лес. И эта тропа, по которой малень