— Дима, ты хоть понимаешь, что ты делаешь? Ты с отцом летишь в отпуск, а мы как? У нас есть нечего, холодильник пустой! Мне чем ребенка кормить? Дима, если мы долг не погасим, нам первого числа свет отрежут! Мы не выживем тут, неужели ты не понимаешь? Тебе до такой степени наплевать на родную дочь? *** Утро началось не с кофе, а с тихого, сдавленного всхлипывания в детской. Звук был такой, будто скулил маленький побитый щенок. Аня тут же вскочила и пошлепала босыми ногами по ледяному линолеуму в детскую. Пятилетняя Юля сидела на полу, держа в руках носок. — Юль, ты чего? — шепотом спросила Аня, присаживаясь рядом. Девочка подняла на мать заплаканные глаза. — Я не пойду туда, мам. Не пойду! — Куда? В садик? Почему? — Они смеются! — Юля с отчаянием швырнула носок на пол. — У меня опять палец вылез! Вика сказала, что мы нищие! Что у меня одежда с помойки! Аня подняла маленький серый носочек. На пятке красовалась аккуратная штопка, а вот на большом пальце ткань снова предательски расползлась. Это была уже третья дырка за неделю. Новые купить было не на что. До зарплаты оставалось четыре дня, а в кошельке сиротливо шуршала последняя сотенная купюра, отложенная на хлеб и молоко. — Ну, Вика просто глупая, — Аня попыталась улыбнуться, хотя внутри всё сжалось от стыда и жалости. — Давай мы сейчас зашьем. Быстро-быстро. Никто и не заметит. — Заметят! — зарыдала Юля. — Я хочу новые! С принцессами! Как у всех! Муж проснулся — из соседней комнаты донеслось недовольное бурчание: — Ну можно потише? Спать мне не даете. У меня вдохновение только под утро пришло, я недавно совсем уснул! Аня сжала зубы так, что челюсть хрустнула. Вдохновение у него, у гения! Она быстро нашла иголку с ниткой. Руки дрожали, но стежки ложились ровно — опыт сказывался. Через пять минут носок был реанимирован, Юля — умыта холодной водой (горячую отключили еще позавчера за неуплату), и собрана. Они вышли в серое, промозглое утро. Вернувшись через час, Аня застала мужа на кухне. Дима сидел перед пустым столом и задумчиво рисовал что-то карандашом на салфетке. Он был красив той томной, немного женственной красотой, которую так любят девочки-подростки: длинные ресницы, тонкие пальцы, вечно растрепанные кудри. В свои двадцать пять он выглядел на семнадцать. — Есть что пожевать? — спросил он, не поднимая глаз от наброска. — Овсянка на воде. В кастрюле, — сухо ответила Аня, снимая пуховик, который давно пора было сдать в химчистку. Дима поморщился. — Опять этот клейстер? Ань, ну серьезно. Я творец, мне нужна энергия. Могла бы сырников сделать. Или бутербродов с ветчиной. — Ветчина стоит триста рублей, Дима. У нас сто. — Ой, начинается, — он картинно закатил глаза. — Опять ты про деньги. Ты слишком приземленная. Материальное тебя душит. Вот посмотри, — он сунул ей под нос салфетку. — Это концепт. Одиночество в мегаполисе. Сильно? На салфетке был изображен кривой человечек под дождем. — Дима, — Аня села напротив, глядя ему прямо в глаза. — Нам пришла квитанция. Долг за квартиру — сорок тысяч. Если мы не заплатим в этом месяце хотя бы пятерку, нам перекроют электричество. Юле нужны сапоги, те, что есть, жмут. Я получаю пятнадцать тысяч. Пятнадцать! — Ну я же работаю над собой! — вспыхнул Дима. — Я ищу свой стиль! Ты же знаешь, мои картины — это инвестиция. Скоро попрет. — Ты два месяца назад устроился курьером. Проработал три дня. — Там коллектив токсичный! — перебил он. — Менеджер — хамло. И сумка тяжелая, у меня спина потом неделю ныла. Я художник, а не ишак! Он встал, нервно прошелся по тесной кухне. — Ладно. Я понял. Тебе нужны эти бумажки. Я поговорю с отцом. При упоминании отца Аню передернуло. — Не надо, — тихо сказала она. — Надо, Аня, надо. Раз ты не можешь обеспечить семью, придется мне унижаться. Борис Игнатьевич, отец Димы, был человеком-скалой. И человеком-сейфом. У него было всё: строительная фирма, автопарк, недвижимость в центре и за городом. И у него была безграничная, слепая любовь к единственному сыну. К «Димочке». И такая же безграничная ненависть к Ане. *** Звонок в дверь раздался вечером. Дима подскочил с дивана, где лежал с телефоном, и побежал открывать. — Папа! В прихожую ввалился Борис Игнатьевич. — Здорово, сынок, — прогудел он, хлопая Диму по плечу так, что тот пошатнулся. — Ну, как ты тут? Не зачах еще в этой дыре? Он прошел на кухню, не разуваясь. Грязь с его ботинок осталась на линолеуме, который Аня мыла полчаса назад. Хозяйка квартиры стояла у плиты, помешивая пустой суп. — Здрасьте, — буркнула она. Борис Игнатьевич скользнул по ней взглядом, как по пустому месту. — Слышал, проблемы у вас? — он повернулся к сыну. — Денег нет? — Ну... пап, временно, — замялся Дима. — Творческий кризис, сам понимаешь. А Анька... ну, у нее зарплата маленькая. — Понятно, — усмехнулся отец. — А чего ты ждал? Я тебе говорил: не женись. Нашел себе... — он брезгливо повел носом. — Голь перекатную. Ей же только твоя прописка нужна была. И деньги мои. Аня медленно положила половник. — Борис Игнатьевич, я у вас ни копейки не взяла. И прописана я у мамы в области. — Да ты рот не открывай, — он даже не посмотрел на нее. — Знаю я твою породу. Присосалась к парню. Ребенка нагуляла где-то, а на моего Димку повесила. — Юля — ваша внучка, — голос Ани дрогнул. — Она копия Димы в детстве. — Ага, конечно. ДНК делали? Нет? Вот и молчи. Мой сын — порода благородная, а там... — он махнул рукой. Дима стоял рядом, опустив голову, и ковырял носком тапка пол. Он молчал. — Пап, ну не надо, — вяло промямлил он наконец. — Аня нормальная. — Нормальная она, — передразнил отец. — Ладно. Я чего приехал-то. Смотреть на это убожество сил нет. Дима, собирайся. — Куда? — оживился тот. — В Индию. На Гоа. Я путевки взял. На две недели. Отдохнешь, развеешься, порисуешь пальмы. А то совсем тут скис с этими... бытовыми проблемами. — В Индию?! — Дима аж подпрыгнул. — Пап, ты серьезно? Ошалеть! А когда? — Послезавтра вылет. Завтра поедем тебе шмотки купить нормальные, а то ходишь как оборванец. Стыдно в люди выйти. Аня стояла, чувствуя, как пол уходит из-под ног. — В Индию? — переспросила она тихо. — Борис Игнатьевич, у нас долг за квартиру. Юле ходить не в чем. Вы везете его отдыхать, а нам что делать? Свекор повернулся к ней всем корпусом. Его лицо расплылось в злой ухмылке. — А тебе, милочка, работать надо лучше. Или мужика найти, который твои проблемы решать будет. Мой сын не нанимался тебя и твой прицеп содержать. Он личность творческая, тонко чувствующая. Ему отдых нужен. А ты... крутись. Он достал из кармана толстую пачку купюр, перетянутую резинкой. Аня невольно посмотрела на деньги. Там было тысяч двести, не меньше. Борис Игнатьевич заметил этот взгляд и рассмеялся. — Хочешь? — он помахал пачкой. — А вот шиш тебе. Димка, поехали. Переночуешь у меня, завтра по магазинам и в аэропорт. Нечего тебе в этом клоповнике тухнуть перед вылетом. Дима заметался по кухне. — Ань, ну ты это... не обижайся. Папа прав, мне перезагрузка нужна. Я вернусь, картины привезу, продадим — заживем! Я тебе магнитик привезу. И Юльке... слоника. Он убежал в комнату, начал лихорадочно кидать вещи в рюкзак. Аня слышала, как он напевает под нос что-то веселое. Ему было все равно. Абсолютно все равно, что они остаются без еды. Через десять минут они ушли. Хлопнула дверь, отрезая Аню от звуков мира. Она сползла по стене на пол и закрыла лицо руками. Слезы не текли — внутри всё выжгло. В коридор вышла заспанная Юля. — Мам, а папа ушел? — Ушел, зайка. В командировку. — А он купит мне носочки? — Купит, — прошептала Аня. — Всё купит. Ложись спать. Следующий день прошел как в тумане. Аня пошла на работу — она трудилась помощником архивариуса в пыльной конторе. Вечером забрала Юлю из сада, стараясь не смотреть в глаза воспитательнице, которая снова намекнула на необходимость сдать деньги «на шторы». Дома было тихо и пусто. Аня открыла холодильник: половина батона, два яйца и банка старого варенья. На ужин — гренки. Пир горой просто. Около девяти вечера зазвонил телефон. Номер был незнакомый. — Алло? — Это Анна? — голос в трубке был чужим, женским и очень встревоженным. — Жена Дмитрия Борисовича? — Да. Что случилось? — Вас беспокоят из первой городской больницы. Ваш свекор и муж у нас. Сердце Ани пропустило удар. — Что с ними? Авария? — Нет. У Бориса Игнатьевича обширный инфаркт. Состояние критическое. Сын... Дмитрий... он здесь, в коридоре. Но он в таком состоянии, что мы ничего добиться от него не можем. Он просто сидит и плачет. Нужны документы, нужно согласие на операцию, нужно купить кое-какие препараты, которых сейчас нет в отделении. Срочно. Вы можете приехать? Аня посмотрела на Юлю, которая рисовала в углу. Злость, обида, ненависть — всё это вдруг стало мелким, незначительным перед лицом того холодного слова «критическое». — Я сейчас буду. Она схватила Юлю в охапку, натянула на нее комбинезон. — Мам, куда мы? Ночь же! — Дедушке плохо. Надо помочь… *** В приемном покое на пластиковом стуле сидел Дима. Он выглядел жалким: сгорбленный, лицо красное, руки трясутся. Увидев жену, он вскочил и бросился к ней, чуть ли не падая на колени. — Анька! Анька, он помирает! Папа! Мы выходили из ресторана, он просто упал! Захрипел и упал! Ань, что делать?! — Успокойся! — она встряхнула его за плечи. — Где врач? — Там... вышел... я не понимаю ничего, они говорят какие-то слова... стенты, шунты... Аня оставила Юлю на стуле, велела: — Сиди смирно, рисуй. Сама пошла к стойке. Через пять минут она уже знала всё. Ситуация была дрянная. Нужна была срочная операция, но не было какого-то расходника — редкого, дорогого. Врач разводил руками: — К утру привезут, но доживет ли? — Где купить? — коротко спросила Аня. — В ночной аптеке на Ленина, там центральный склад. Но это стоит... — Сколько? — Около сорока тысяч. Аня замерла. Сорок тысяч. Это их долг за квартиру, это три ее зарплаты. Она повернулась к мужу. — Дима, деньги. У отца были деньги. Где они? Дима хлопал глазами. — Я не знаю... Кошелек у него в пиджаке был. А пиджак... пиджак где-то там, в палате, или... я не знаю! Меня не пускают! — Карты? Пароли знаешь? — Нет! Он никогда не говорил! Он сказал: «Я сам всё оплачу». Ань, что делать? Аня закрыла глаза. У нее была отложена «подушка» — те самые деньги, которые она копила полгода по копейке, чтобы закрыть часть долга за коммуналку. Неприкосновенный запас. Если она отдаст их сейчас, их выселят. Или отключат всё. Она посмотрела на Диму, который размазывал сопли по лицу, посмотрела на дверь реанимации, за которой лежал человек, называвший ее «голью» и «приживалкой». Человек, который хотел увезти мужа на курорт, оставив внучку без сапог. — Побудь с Юлей, — жестко сказала она. — Ты куда? — За лекарством… Заключительная часть сегодня;) Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка канала ;)