ОНИ ПРЕССОВАЛИ ЕГО, ПОТОМУ ЧТО МОГЛИ — ПОКА НЕ ВСТРЕТИЛИ ТЕХ, КТО МОЖЕТ БОЛЬШЕ
Лампочка над верстаком мигнула и погасла. Дима замер, вслушиваясь в тишину. Где-то капала вода — мерно, как метроном. Пахло соляркой и тем особенным, въевшимся в стены запахом старого железа, который он уже не замечал днём, но который наваливался вечерами, когда сервис пустел.
Семь часов. Темнеет рано.
Он медленно вытер руки ветошью, хотя руки были чистые — просто нужно было что-то делать. Что-то, кроме как думать о том, что ждёт снаружи.
Косой и его свора. Три дня назад они поймали его у гаражей. Разбитая губа уже зажила, но рёбра ещё ныли при глубоком вдохе. «В следующий раз», — сказал тогда Косой, — «в следующий раз будет по-взрослому».
Дима знал, что значит «по-взрослому». Видел однажды, что они сделали с Генкой Сомовым. Генка потом месяц не ходил в техникум.
Снаружи заурчал мотор. Не «шестёрка», не «девятка» — что-то тяжёлое, сытое. Свет фар мазнул по щелям ворот, высветив пыль, повисшую в воздухе.
Дима отступил в тень.
Ворота дёрнулись, лязгнули. В проёме встал силуэт — широкий, неподвижный.
— Эй. Есть кто живой?
Голос был негромкий, но такой, что хотелось ответить сразу. Дима шагнул к свету.
— Есть.
Человек оглядел его — быстро, цепко, как оглядывают товар или опасность.
— Мастер?
— Подмастерье. Мастера ушли.
— А ты чего торчишь?
Дима промолчал. Человек хмыкнул, не дожидаясь ответа, и махнул рукой кому-то снаружи. Заурчал мотор, и в ворота вполз джип — чёрный, лоснящийся, пахнущий дорогой кожей даже сквозь запах гаража.
«Лендкрузер», — машинально отметил Дима. Сто-двадцатый. Таких в городе было штуки три, и все знали, кому они принадлежат.
Из машины вышли ещё двое. Один остался у дверей, закурил. Второй подошёл к первому, что-то негромко сказал.
— Значит так, — первый повернулся к Диме. — Движок троит. Мастера твои три часа ковырялись — ни хрена не нашли. Говорят, в сервис на диагностику, а нам в сервис не с руки. Понимаешь?
Дима понимал. К ментам этим людям было не с руки тоже.
— Могу посмотреть.
— Смотри.
Он поднял капот. Движок был чистый, ухоженный — не то что те корыта, которые обычно притаскивали сюда. Но что-то в нём было не так. Дима чувствовал это, как собака чует течь в трубе, — не умом, а чем-то более древним.
Он слушал.
Движок ровный. Холостые чистые. Но вот это лёгкое подёргивание на две двести, едва заметное... Он попросил погазовать. Подёргивание стало отчётливее.
Свеча. Нет, не свеча — свечи он бы заменил первым делом. И не форсунки...
Он полез глубже, фонариком высвечивая провода. Изоляция потёртая. Вот. Вот здесь — едва заметная трещина, и в неё, похоже, попала влага. На холодную — контакт есть. На горячую — пробой.
Замена заняла двадцать минут.
— Готово.
Первый, которого Дима про себя уже окрестил «главным», завёл машину. Послушал. Погазовал. Движок пел ровно, как швейная машинка.
— Ты смотри.
Он вылез из машины, подошёл к Диме. Был он невысокий, коренастый, с короткой стрижкой и глазами, в которых было что-то такое, от чего хотелось отвести взгляд.
— Тебя как звать?
— Дима.
— А по батюшке?
— Сергеевич.
— Дмитрий Сергеич. — Он помолчал. — Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— Руки золотые. Мастера, говоришь, три часа ковырялись?
Дима пожал плечами.
— Они по книжке работают. А я... — он не знал, как объяснить это. — Я слышу.
Главный смотрел на него долго, оценивающе. Потом достал из кармана пачку купюр, отсчитал несколько.
— Держи. Заработал.
Дима взял деньги — машинально, не глядя. Больше, чем его зарплата за месяц. Он хотел сказать «спасибо», но слово застряло в горле.
— Чего мнёшься? — спросил главный. — Домой не торопишься?
Вот тут Дима и выдал себя. Дёрнулся как-то, отвёл глаза. Маленький жест, почти незаметный — но главный заметил.
— Сядь.
Это было не приглашение. Дима сел на перевёрнутый ящик. Главный сел напротив, достал сигареты. Закурил, не предлагая.
— Рассказывай.
— Что рассказывать?
— Кто тебя прессует.
Тишина. Капля воды упала на бетон. Потом ещё одна.
— Никто не...
— Сынок. — Голос был негромкий, почти мягкий. — Я людей читаю как газету. Ты боишься выйти на улицу. Губа была разбита недавно, вон, шрам свежий. Рёбра болят — вижу, как дышишь. Кто?
Дима молчал.
— Я не мент. И не батя твой, чтобы нотации читать. Просто спрашиваю.
И тут что-то в Диме сломалось. Может, усталость накопилась — три месяца он жил в постоянном страхе, просыпаясь по ночам от любого звука, выбирая дорогу домой так, чтобы не попасться, вздрагивая от каждой машины. Может, было в этом человеке что-то, что вызывало доверие — странное, нелогичное доверие к тому, кого стоило бы бояться.
— Косой. Вадим Косолапов. И с ним двое — Леха Сытин и Игорь... не знаю фамилии. Рыжий такой.
— Игорь Маслов, — сказал один из тех, что стояли у машины. — Знаю эту шоблу. Папаши у них кто?
— Косолапов-старший — зам в администрации. Сытин — что-то в ментовке. Маслов — бизнес какой-то.
Главный затянулся, выпустил дым.
— За что прессуют?
Дима помолчал.
— Ни за что. Просто... просто могут. — Он впервые посмотрел главному в глаза. — Я бедный. Мать на заводе горбатится, отец ушёл давно. Они богатые. Им нравится... — он не закончил.
Ему нравится делать больно, хотел он сказать. Нравится видеть страх. Нравится чувствовать себя царями, когда кто-то ползает у них под ногами.
Главный раздавил сигарету.
— Поехали.
— Куда?
— Домой тебя отвезём. Не ссы. — Он почти улыбнулся. — Заодно кое с кем перетрём.
*
Кожа сидений была мягкая, тёплая — живая почти. Пахло хорошим табаком и чем-то древесным, дорогим. Дима сидел на заднем сиденье, боясь пошевелиться.
Город за окном плыл чужой, нереальный. Фонари мелькали, высвечивая лица прохожих — усталые, серые. Ноябрьская слякоть блестела на асфальте.
— Где они тусуются?
Дима сглотнул.
— У «Юбилейного». Там кафешка...
— Знаю.
Джип свернул.
Кафе светилось яркими окнами. У входа стояли три машины — «девятка», «бэха» и «гольф». Дима узнал их мгновенно. Сердце ухнуло вниз.
— Они там.
Главный кивнул. Машина остановилась. Он вышел — неторопливо, спокойно. За ним второй. Третий остался за рулём.
— Сиди, — бросил он Диме.
Дима сидел.
Через стекло он видел, как главный вошёл в кафе. Несколько минут ничего не происходило. Потом дверь распахнулась, и на улицу вывалились трое — Косой, Лёха, рыжий Игорь. За ними — главный и его человек.
Они не кричали. Не размахивали руками. Просто стояли.
Главный что-то говорил — негромко, почти лениво. Косой стоял перед ним — и Дима вдруг увидел то, чего никогда не видел раньше. Страх. Настоящий, животный страх в глазах человека, который три месяца был его кошмаром.
Косой кивал. Часто, торопливо. Как болванчик.
Потом главный повернулся и пошёл к машине. Сел.
— Поехали.
Джип тронулся. Дима обернулся — Косой всё ещё стоял у кафе, глядя им вслед. Не шевелился.
— Что вы ему сказали?
Главный не ответил. Потом, через минуту:
— Объяснил расклад. Ты теперь под защитой. Если кто тронет — пусть звонит мне лично, объясняет, зачем.
— Но... почему?
Вопрос вырвался сам. Глупый вопрос. Опасный, может быть.
Главный посмотрел на него в зеркало заднего вида. Долго, тяжело.
— У меня сын был. Твоих лет.
«Был» — прозвучало как приговор. Дима не стал спрашивать.
— Руки у него были... похожие. Золотые. Всё мог починить.
Тишина.
— Где живёшь?
Дима назвал адрес. Джип нырнул во дворы.
*
Мать увидела машину в окно.
Она стояла у плиты, помешивая кашу — ужин, который Дима скорее всего не придёт есть, потому что опять задержался, опять боится идти домой, а она ничего не может сделать, только молиться, каждый день, каждую ночь, стоя на коленях перед маленькой иконой Богородицы в углу комнаты.
Чёрный джип остановился прямо у подъезда. Сердце сжалось. Несколько секунд она не дышала.
Дверца открылась. Вышел Дима. Целый. Невредимый. Помахал кому-то в машину.
Джип уехал.
Надя привалилась к стене. Ноги не держали.
Когда Дима вошёл, она уже взяла себя в руки. Почти.
— Ты чего так поздно?
— Работа задержала. — Он помялся. — Мам, меня подвезли. Знакомые.
Она посмотрела на него. На его лицо — спокойное, почти расслабленное. Впервые за три месяца.
— Какие знакомые?
— Просто... хорошие люди.
Она хотела спросить ещё. Про джип, про этих людей, про то, откуда у её сына такие знакомые. Но что-то в его глазах остановило её.
— Руки мой. Каша стынет.
Дима ушёл в ванную. Надя стояла, глядя в окно, в темноту, где уже не было никакого джипа. Только редкие фонари и мокрый снег, начавший падать с чёрного неба.
*
Ночью она долго не могла уснуть.
Лампадка теплилась перед иконой — маленький живой огонёк в темноте. Богородица смотрела с доски строго и мягко одновременно, как умеют смотреть только матери.
Надя встала на колени.
Она не умела молиться красиво, по-книжному. Не знала акафистов и канонов. Просто говорила — как с живым человеком, который слышит и понимает.
«Матерь Божия... Я не знаю, кто эти люди. Может, грешники страшные. Может, на них крови больше, чем я могу представить. Но сегодня Ты их руками защитила моего мальчика. И я... я благодарю Тебя. За всё благодарю. Даже за то, чего не понимаю».
Она перекрестилась. Поднялась, кряхтя — колени уже не те, что раньше.
В соседней комнате спал Дима. Спокойно, без вскрикиваний, без метаний, которые мучили его последние месяцы.
Надя тихо приоткрыла дверь, посмотрела на сына. В тусклом свете из окна его лицо казалось совсем детским.
«Спи, маленький. Спи».
Она вернулась к себе, легла. И только тогда заплакала — беззвучно, зажимая рот ладонью, чтобы не разбудить.
Это были не слёзы горя. Это было что-то другое — такое, для чего у неё не было слов.
На столе лежали деньги, которые Дима отдал ей перед сном. «За работу заплатили», — сказал он. Много денег. Больше, чем она зарабатывала за месяц.
Она не спросила, за какую работу.
Иногда Бог отвечает на молитвы так, что ответ страшнее, чем молчание.
Но она благодарила. За всё благодарила.
За сына, который спит спокойно.
За людей, которых она никогда не увидит и, может быть, не должна видеть.
За чёрный джип, уехавший в ночь.
За руки, которые умеют и чинить, и защищать.
За тишину. За мокрый снег за окном. За маленький огонёк лампадки, который не гаснет.
За всё.
Есть молитвы, которые Бог слышит сразу. А есть такие, ответ на которые приходит в форме, которую мы не ждали и, может быть, не заслуживаем. Мать просила защиты — и защита пришла. Не в белых одеждах, не с нимбом над головой. В чёрном джипе и кожаной куртке. Кто мы такие, чтобы указывать Богу, через кого действовать?
Идею-вдохновение для этой истории нам прислала наша дорогая подписчица, этот рассказ реален. Присылайте ваши идеи и вы мне в личные сообщения.
Автор рассказа: © Сергий Вестник