«ОДЕРЖИМОСТЬ»

Глава 26.
Дом Марата казался крошечным снаружи. Приземистый, с покосившейся крышей и небольшими окнами, будто вросший в землю под грузом прожитых лет. Но внутри пространство раскрывалось неожиданно широко. Три комнаты, каждая — свой мир. Стены, выкрашенные в перламутрово‑голубой оттенок, словно раздвигали границы: свет ложился на них мягко, дробился, превращая воздух в полупрозрачную дымку. В первой комнате, спальне деда, царил строгий порядок: кровать с высоким изголовьем, тумбочка, дубовый стол у стены, потемневший от времени. Во второй, гостиной, книги заполняли шкафы от пола до потолка, корешки переплетались в пёстрый узор, от потрёпанных современных изданий до древних томов с пожелтевшими страницами, чьи переплёты шептались о веках, проведённых в тишине. Третья комната была лабиринтом. Полки, шкафы, ящики, набитые до краёв: треснутые горшки с узорами, напоминающими морские волны; шкатулки, запертые на крошечные замки; часы, застывшие в вечном «почти полночь»; камни, похожие на окаменевшие сны. И всё это - не просто хлам, а карта жизни Марата, где каждая вещь хранила свой код, свой шифр воспоминаний. Незнакомец, попав сюда, наверняка подумал бы: «Сумасшедший старик собирает мусор». Но для деда это были не просто вещи, а годами искомые реликвии.
Для Ильмы выбрали именно эту комнату. Началась неторопливая эвакуация «сокровищ». Марат морщился при каждом движении, будто отрывал от себя частицу памяти. Он брал в руки горшок с облупившейся росписью, долго разглядывал, шептал что‑то неразборчивое, затем аккуратно укладывал в картонную коробку. Ильма наблюдала за ним с любопытством: её пальцы скользили по шероховатой поверхности камней, по трещинам на керамике, словно пытались прочесть скрытые послания. Когда последняя коробка перекочевала в чулан, комната обнажилась — голые стены, пол, окно с видом на заросший двор. Но тут же возникла новая проблема: мебели не было. Ни кровати, ни раскладушки, ни даже кресла‑кровати. Сначала решили привезти что‑то из дома Бориса — путь неблизкий, но иного выхода не видели.
И тут Ильма замерла, устремив взгляд в окно. Во дворе, между двумя старыми яблонями, висел гамак — потрёпанный, но ещё крепкий. Она подошла к окну, прижалась лбом к стеклу, будто измеряла расстояние между мечтой и реальностью. Затем обернулась, глаза загорелись — не просьбой, а тихой уверенностью.
Марат вздохнул, почесал седую бороду. Борис лишь развёл руками.
Следующие два часа мужчины верлили стены, вкручивали крюки, натягивали полотно гамака так, чтобы не провисал, но и не рвался от напряжения. Ильма кружила рядом, словно любопытная кошка, иногда останавливалась, присматривалась, потом отходила к дальней стене, словно издали оценивая конструкцию.
К трём часам комната наконец обрела облик жилого пространства. Солнце, пробиваясь сквозь занавески, рисовало на полу косые полосы света. У окна примостился стол, его поверхность лоснилась от времени, храня отпечатки бесчисленных прикосновений. Рядом высился шкаф с потускневшей латунной ручкой, будто запертый сейф с тайными воспоминаниями. Две табуретки с потёртыми накидками стояли напротив, ткань пропиталась запахом старой древесины, впитала десятилетия тишины.
А в центре, словно островок посреди океана, покачивался гамак. Его полотно едва слышно шелестело, отзываясь на малейшее движение воздуха...
— Пора бы пообедать, — голос Марата, низкий и слегка скрипучий, разорвал застывшую тишину.
Борис молча кивнул. Мужчины вышли на кухню, оставив Ильму в гамаке. Обедать девушка отказалась, лишь повернулась к стене, всем видом показывая, что не намерена вставать.
На кухне царил особый мир запахов. Под потолком свисали пучки трав, их терпкий аромат смешивался с запахами старого дома. Марат достал из холодильника студень. Тот подрагивал на тарелке, переливаясь янтарными слоями. Нож заскрипел по доске, кромсая хлеб неровными ломтями. Чайник встал на плиту, будто часовой на посту. Мужчины уселись за стол. Деревянные ножки табуреток поскрипывали при каждом движении, будто переговаривались между собой. Борис поднёс ложку ко рту. Студень таял на языке, оставляя послевкусие пряностей и прохлады. Марат жевал размеренно, сосредоточенно, будто выполнял важную работу.
— Из дома ей лучше не выходить, — наконец произнёс дед, не отрывая взгляда от тарелки. — Посёлок маленький. Люди заметят. Начнут спрашивать. А вопросы сейчас ни к чему.
Борис откусил кусок серого хлеба.
— Взаперти что ли держать её? — голос прозвучал глухо.
— А как иначе? — Марат пожал плечами. — Лучше тишина, чем слухи. Здесь каждый шаг на виду.
В этот момент чайник взорвался пронзительным свистом. Борис вздрогнул, будто его выдернули из омута мыслей. В голове вспыхнула картина: завтра с рассветом — выход в море. Василий, Пётр, сети, солёный ветер… И наушники. А без них ни он там, ни Ильма здесь не выдержат.
Он замер, пальцы непроизвольно сжались в кулак. Марат заметил — взгляд скользнул по лицу Бориса, задержался на сжатых пальцах.
— Что стряслось-то? — спросил дед спокойно, без тени тревоги.
— Наушники, — растерянно произнёс Борис. — Без них она не может. Звуки… Человеческие голоса для неё — как нож.
Марат хитро усмехнулся:
— Сладим мы твоей сирене звукоизоляцию. Не переживай.
Обед закончился быстро. Марат собрал тарелки, вода в мойке зашумела, смывая остатки еды. Дед вышел во двор, вернулся с небольшим пластмассовым ящиком. Крышка щёлкнула, открывая мир странных приспособлений: баночки, шприцы без игл, тонкие инструменты с блестящими концами.
Борис наблюдал, как Марат смешивает белый порошок с жидкостью. Масса оживала в его руках, превращаясь в пластичную субстанцию, похожую на мягкое тесто. Она переливалась под солнечным светом, будто живая.
— Веди сюда свою сирену, — сказал Марат, разминая комок в ладонях. — Сейчас сделаем слепки её ушей. Потом вылепим заглушки из воска. Мягкие, эластичные, плотно прилегающие. Звуки проходить почти не будут, а носить — удобно.
Борис зашёл в комнату. Ильма лежала в гамаке, лицом к стене. Она не спала — это было заметно по едва уловимому движению плеч. Он подошёл ближе, провёл ладонью по её шее, спустился к ключице. Девушка слегка повела плечом.
«Когда ты уйдёшь? — прозвучал в голове Бориса её голос. — Ты уйдёшь насовсем? Тебя ждёт твоя союзница?»
В её тоне сквозила растерянность, а может, и ревность.
«Ильма, — он старался, чтобы мысленный посыл звучал спокойно и убедительно, — мне завтра с рассветом в море. Мне нужно работать, понимаешь? Я вернусь к вечеру и приду за тобой. Всю ночь мы будем вдвоём. Я включу тебе телевизор. Ты же просила».
Ильма молчала, будто нарочно испытывала его терпение.
«Там дед тебе звукоизоляцию соображает. Пошли?»
Девушка обернулась. Борис помог ей подняться с гамака.
Когда Ильма вошла на кухню, её глаза блестели любопытством. Марат работал быстро, но бережно. Пальцы скользили по контурам её ушей, заполняя их пластичной массой. Через несколько минут на столе лежали два точных слепка, словно миниатюрные маски, хранящие форму её уха. Затем тёплый, податливый воск принял нужную форму. Заглушки получились почти невесомыми, их поверхность мерцала, как перламутр. Ильма приложила одну к уху, осторожно вставила. Спустя минуту улыбнулась. Широко, искренне, и эта улыбка осветила комнату ярче, чем солнце за окном. Борис выдохнул, только сейчас осознав, как долго сжимал кулаки. Марат хмыкнул, убирая инструменты.
— Ну вот. Теперь твоя сирена может быть спокойна, — сказал он с гордостью мастера, завершившего работу.
— Её Ильма зовут, — немного раздражённо поправил его Борис.
Стрелки часов подбирались к пяти. В прихожей царил полумрак — солнце уже клонилось к закату, и длинные тени ползли по стенам, превращая привычные очертания в причудливые силуэты. Борис стоял у двери, методично затягивая шнурки на ботинках. Каждое движение выдавало тревогу, он словно пытался отсрочить неизбежное.
Ильма замерла в углу, наблюдая исподлобья. Её глаза, два тёмных озера, отражали смутные отблески уходящего дня. Марат суетился в соседней комнате: шуршали страницы, скрипели полки, слышалось негромкое бормотание. Он явно предвкушал момент, когда Борис уйдёт, оставив девушку в его полном распоряжении. В воображении деда уже рисовались долгие беседы, расспросы, попытки проникнуть в тайны её мира.
Борис выпрямился, бросил последний взгляд на Ильму. Шагнул к ней. Медленно, будто преодолевая невидимую преграду. Она отступила, опустив глаза. Длинные ресницы дрогнули. Он колебался секунду, прежде чем сделал широкий шаг вперёд. Она не успела отстраниться: его пальцы крепко сомкнулись на её запястье, рывком притянув к себе. Без предисловий, без нежности, только грубая, почти отчаянная потребность прикоснуться. Его губы нашли её рот, поцелуй вышел резким, требовательным, будто попытка оставить след, заявить право. Сначала она сопротивлялась. Едва уловимое движение плеч, попытка отстраниться. Но через мгновение ответила не менее яростно, с той же необузданной силой. И в этот миг мир вокруг взорвался хаосом. С полок с грохотом посыпались книги, будто кто‑то яростно тряс шкаф. Марат выскочил в прихожую, лицо перекошено от изумления. Он переводил взгляд с целующихся на разбушевавшуюся стихию: ледяной ветер гулял по комнатам, срывал шторы, поднимая их к потолку, пронизывал до костей, заставлял дрожать каждый предмет в доме.
Борис наконец разомкнул объятия. Медленно повернулся к Марату, протянул руку. Дед замер, будто не сразу осознав, что от него требуется. Лишь через несколько секунд ответил на рукопожатие.
Борис провёл ладонью по волосам Ильмы — жест, в котором смешались нежность и нежелание отпускать её от себя.
«Старика не пугай. Приду завтра ближе к вечеру», — бросил он и шагнул за порог.
Дверь захлопнулась, отрезая его от вихря эмоций, бушующего внутри дома. На улице царила обманчивая тишина, лишь ветер шелестел в кронах, будто пересказывал тайну, которую только что видел.
—————————
Олег стоял на пристани, вдыхая солоноватый воздух, пропитанный запахом тины и старой древесины. Ветер трепал полы его куртки, а в пальцах тлел сигаретный окурок — серый столбик пепла дрожал, будто готовый рассыпаться от малейшего движения. Перед ним покачивалась на волнах «северянка», потрёпанная, но всё такая же крепкая. Олег всматривался в её обшарпанные борта, размышляя, каким образом возможно незаметно пробраться на борт и установить диктофон. Продаёт Борис судно или нет — загадка. Но куда он ходит и с какого участка привозит полные трюмы рыбы, вот что действительно будоражило воображение.
Мысли Олега унеслись на двадцать лет назад. Тогда всё казалось проще, яснее. Он собирался купить дом, не просто жильё, а символ будущего. Его девушка, которую он с завидной настойчивостью обхаживал уже больше года, мечтала именно об этом доме. Не о каком-то другом, а именно об этом. С резными наличниками, скрипучей верандой и садом, где весной расцветали яблони. Они уже обсудили планировку, выбрали цвет для стен, представляли, как будут встречать здесь рассветы. Договор купли‑продажи лежал на столе, оставалось лишь поставить подписи. И тут появился Борис. Без предупреждения, без объяснений. Просто предложил за дом сумму, от которой продавец не смог отказаться. Всё рухнуло в один миг. Девушка смотрела на Олега с холодным презрением, будто он подвёл её, не сумев удержать то, что казалось уже почти реальным. «Ты не способен обеспечить наше будущее», — её слова звучали как приговор. Вскоре она нашла другого, с деньгами, связями, перспективами. Олег же остался ни с чем. Не только без дома, но и без шанса на продвижение. Отец этой сумасбродной вертихвостки занимал высокий пост — директор крупного рыбоперерабатывающего предприятия. Он мог открыть перед молодым человеком двери, о которых другие даже не мечтали: выгодные контракты, рекомендации, место в руководстве. Но провал с покупкой чёрова дома стал точкой невозврата. Олег оказался выброшен из круга потенциальных лидеров, превратившись в рядового рыбака, человека, который каждый день борется за выживание, а не за будущее. Память обожгла горечью, и Олег затянулся сигаретой глубже, пытаясь заглушить неприятный осадок. Пепел наконец осыпался, крошечные серые частицы унеслись в воздух, растворившись в ветре.
В этот момент за спиной послышались шаги. Олег обернулся и едва сдержал ругательство. Перед ним стоял Борис. Его лицо было невозмутимым, а в глазах таилась едва уловимая усмешка. Он протянул руку. Олег медлил. В голове проносились мысли: «Появился, как всегда, внезапно и из-за спины, падла. Хотя эта встреча явно в мою пользу». Правила игры требовали ответа. Он сжал ладонь Бориса — твёрдую, холодную, словно камень. Прикосновение длилось секунду, но показалось вечностью.
— Давно не виделись, — произнёс Борис, и голос его звучал ровно, без эмоций.
Олег кивнул, не находя слов. Ветер усиливался, принося с собой запах приближающегося дождя.
Олег заставил себя растянуть губы в улыбке. Маска вежливости трещала по швам, за ней бушевала настоящая буря.
— Как жизнь, Борис? Как жена? — спросил он, тщательно контролируя голос. Слова прозвучали ровно, будто заученный ритуал.
— Нормально всё. Завтра в море идём. Вот пришёл осмотреть бот, — ответил Борис, не меняя выражения лица.
По спине Олега пробежал ледяной ручеёк. Мозг заработал с бешеной скоростью, перебирая варианты. И тут вспыхнула идея — разговор о регуляторе оборотов. Некоторое время назад Борис жаловался на нестабильность двигателя, упоминал, что старый регулятор барахлит.
— Слушай, — Олег сделал паузу, изображая внезапное воспоминание. — У меня есть электронный регулятор оборотов. Купил, но так и не пригодился. Может, тебе подойдёт? Давай глянем, раз ты тут.
Борис прищурился. В его взгляде читалась привычная настороженность человека, привыкшего всё проверять дважды. Но интерес уже загорелся, Олег уловил это по едва заметному блеску в глазах.
Они неспешно направились к «Северянке». Палуба под ногами слегка покачивалась, отзываясь на ленивые толчки волн. Воздух был пропитан терпким коктейлем запахов: старая древесина, машинное масло, соль — ароматы, знакомые каждому, кто провёл в море не один год.
— Ну, рассказывай, что за прибор, — бросил Борис, поднимаясь на борт.
Олег выдохнул, первый барьер пройден. Теперь главное, не сбиться, не выдать волнения. Он принялся описывать регулятор с таким воодушевлением, чтобы Борис увидел в нём спасение для своего бота:
— Модель Р‑450М. Диапазон регулирования — от 500 до 3000 оборотов в минуту. Погрешность — не больше 0,5 %. Корпус влагозащищённый, класс IP67. Питание — 12 вольт, стандартная цепь. Совместимость с большинством двигателей этого класса. Разъём для датчика Холла, выход на тахометр.
Взгляд Олега скользил по палубе, выискивая место для диктофона. Нужно было найти точку, где команда собирается чаще всего, где звук будет чётким, а устройство незаметным.
И вот — удача. Взгляд зацепился за нависающую над моторным отсеком балку. В её тени, чуть левее, виднелась ниша — достаточно глубокая, чтобы спрятать маленький прибор, но открытая для звука. Идеальное место.
— Подожди, — Олег отошёл к краю палубы, будто разминая спину. — Ты принеси инструмент, надо будет контакты проверить.
Стоило Борису скрыться из виду, как диктофон был извлечён, крышка ниши приоткрыта, устройство зафиксировано клейкой лентой. Всё заняло не больше минуты. Ещё пара минут — и они вернулись к регулятору.
— Смотри, — Борис указал на контакты. — Окисления нет. Менять, конечно, всё равно надо, не заклинило бы.
— Да, — кивнул Олег, присаживаясь рядом.
Они погрузились в обсуждение технических деталей. Борис задавал вопросы — точные, выверенные, словно удары молота о наковальню. Олег отвечал, стараясь не выдать волнения. В голове пульсировала одна мысль: «Работает ли диктофон? Услышит ли он всё это?»
— В общем, параметры подходят, — наконец заключил Борис. — Приноси, поставим, проверим в деле.
Олег едва заметно выдохнул с облегчением.
— Может, по кружке пива? — предложил он, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо. — Отпразднуем сделку.
Борис на секунду задумался, потом кивнул:
— Ладно. Только недолго. Завтра рано выходить.
Они спустились на пристань. Деревянные доски под ногами скрипели, будто жаловались на тяжесть прожитых лет.
Трактир встретил их полумраком и гулом голосов. Запах жареной рыбы и хмеля ударил в нос. Они присели у окна, откуда открывался вид на пристань. Официантка поставила перед ними две кружки пенного. Олег поднял свою, глядя на Бориса поверх кромки.
— За удачу, — сказал он, делая первый глоток.
Пиво было холодным, горьким, с лёгким привкусом солода. Олег ждал. Он знал: в таких местах, за кружкой, люди становятся разговорчивее. Главное — задать правильный вопрос.
— Ты говорил, завтра в море, — начал он, будто невзначай. — Куда направляешься?
Борис сделал глоток, вытер пену с губ:
— Туда, где рыба есть.
Ответ был коротким, но Олег уловил в нём что‑то ещё — тень напряжения, мелькнувшую в глазах.
— Говорят, на севере сейчас хороший улов.
— Говорят много, — Борис усмехнулся. — Но рыба не всегда там, где говорят.
Олег сделал ещё глоток, обдумывая следующий вопрос. Внутри нарастало ощущение азарта, охота за информацией, за тайнами, которые Борис, возможно, даже не осознаёт, что хранит.
— А как жена? — повторил он, возвращаясь к началу разговора. — Она вроде как не любит, когда ты надолго уходишь.
Борис посмотрел на него — долго, пристально. В его взгляде читалось: «Ты‑то что знаешь? Или хочешь знать?»
— Не любит. Но понимает — это работа.
Пауза. Ещё глоток пива. За окном ветер усиливался, гнал по воде рябь. Олег ждал. Молчание иногда говорит громче слов, он знал это наверняка.
Продолжение следует...
Автор: Сен Листт.
#Листт_sir_