«Я вышла замуж за своего соседа которому восемьдесят два года… чтобы его не отправили в дом престарелых».

— Ты с ума сошла?! — моя сестра чуть не пролила кофе, когда я ей это сказала.
— Во-первых, ему не восемьдесят, а восемьдесят два, — ответила я максимально спокойно. — А во-вторых… дай мне договорить.
Все началось, когда я услышала под его окнами разговор его детей. Они приезжали два раза в год: убедиться, что отец ещё дышит, и снова исчезали. На этот раз прицепились к нему с буклетами пансионатов.
— Папа, тебе уже восемьдесят два. Ты не можешь жить один.
— У меня восемьдесят два года, а не восемьдесят две болезни, — отрезал он своим хрипло-тёплым голосом. — Я сам готовлю, хожу на рынок и даже сериалы смотрю без сна. Всё со мной отлично!
Вечером он постучал ко мне в дверь. С бутылкой вина и видом человека, который готовится к отчаянному, но важному разговору.
— Мне нужна помощь… немного странная.
Пара бокалов — и странная помощь превратилась в предложение руки и сердца.
«Только формально, — объяснял он. — Если я женат, детям будет сложнее сдать меня куда-то… подальше от глаз».
Я смотрела в его синие глаза, где ещё горел задор и характер, и подумала о своих тихих вечерах: пустая квартира, телевизор и одиночество в полной тишине.
А он был единственным, кто каждый день спрашивал, как у меня дела.
— А моя выгода? — уточнила я.
— Половина счетов, воскресный гювеч… и кто-то, кому важно, что ты вернулась домой.
Через три недели мы стояли в загсе.
Я — в платье «нашлось утром».
Он — в старом костюме, пахнущем нафталином и воспоминаниями.
Свидетели — продавщица из киоска и её муж, которые весь процесс едва сдерживали смех.
«Можете поцеловать невесту».
Он чмокнул меня в щёку так громко, будто вскрыл конверт.
Дальше всё пошло удивительно легко:
он вставал в шесть утра, делал свои «легендарные» пять отжиманий,
я пила вчерашний кофе и поздно ложилась после работы.
— Это не кофе, это пытка, — ворчал он.
— А твои упражнения — пародия на спорт, — отвечала я.
По воскресеньям дом наполнялся запахом гювеча и смеха.
Он рассказывал о своей жене, которую любил всю жизнь,
и о детях, которые видели в нём уже не отца, а проблему.
Пока однажды те самые дети не ворвались в наш дом с обвинениями:
— Она пользуется им!
— Я слышу прекрасно! — прокричал он с кухни. — И, кстати, твой кофе хуже!
— Зачем вам этот брак? — спросила его дочь, сверля меня холодным взглядом.
Я посмотрела туда, где он напевал, наливая мне кофе.
— Зачем? Затем, что я не одна. У меня есть с кем ужинать по воскресеньям. Есть кому сказать: «Я дома». Есть рядом человек, который радуется моему смеху. Это преступление?
Дверь захлопнулась так громко, будто поставила в их аргументах точку.
Он принёс две чашки.
— Думают, я свихнулся.
— Они не ошибаются, — улыбнулась я.
— Ты тоже безумная.
— Поэтому мы идеальная пара.
— Твоя кофе всё равно яд.
— А твой спорт — мультфильм.
— Ну, семья же.
Мы чокнулись чашками.
На фоне заката… и самой настоящей «ненастоящей» любви.
Полгода спустя всё так же:
он по-прежнему встаёт слишком рано,
я по-прежнему порчу кофе,
а воскресенья пахнут гювечем и счастьем.
— Ты не жалеешь?
— Ни секунды, — отвечаю я каждый раз.
Пусть кто-то считает наш брак фальшивым.
Для меня это — самое подлинное, что случалось в моей жизни.
Безымянное.